Во-вторых, холод быстро запустил свои пальцы под легкое пальтецо и моментально добрался до ребер. Уже через час я дрожала как осиновый лист. Вскочила и решила бодрым шагом все-таки дойти до города – и согреюсь по дороге и, может быть, удастся напроситься на ночлег или хотя бы на сеновал к какой-нибудь доброй душе. Сделала в полной темноте пару шагов, споткнулась, падая, вытянула руки вперед и влепилась щекой в какой-то узкий ствол, пролетевший аккурат между моих ладоней. Кое-как встала и поняла, что все равно запуталась и уже не представляю, куда идти. Небо затянуто тучами, привычной засветки от уличных фонарей тоже не было. Темень кромешная. Даже вытянутой руки не видно. Ни шума машин, ни голосов. Куда я так пойду?
Слава богу, у меня не было зеркала, чтобы понять, насколько жалкий вид я представляла к утру. Бессонная ночь, то и дело заставлявшая меня прыгать и танцевать на месте, спасаясь от холода, спутала мои длинные волосы в какие-то космы. Под глазами скорее всего были синяки от недосыпа, а одежда от многократных падений, расцветилась пятнами грязи. Был ли синяк на щеке от удара я не знала, но подозревала, что все равно красавица я теперь та еще. Если вчера, когда я была прилично одета, у меня был шанс хоть как-то сойти за приличную девушку, то сегодня каждому дураку было ясно: эта мымра ночует на улице.
Только тут я поняла, насколько сглупила.
Зачем я вообще осталась в этой дыре? У меня был весь день, чтобы перемещаться между мирами сколько хочешь и найти себе тот, где я смогу органично вписаться. Чего ради я вцепилась в эту баварскую деревушку? Могла легко сойти за свою в каком-нибудь Нью-Йорке двадцатых годов или даже в Париже времен Коко Шанель.
Вчера. А сегодня я бомж. Это будет очевидно в любом мире и времени, кроме тех, где все и так ходят чумазые и косматые, но там меня уже сожгут как ведьму за внешний вид.
Еще очень хотелось есть и пить. Хоть крошечку хлеба бы.
Побродила по лесу и довольно скоро услышала журчание ручья, так что вопрос с питьем был решен. Вверх по течению обнаружился родник с очень вкусной водой. Голод она не утолила, а только притупила на время.
Умывшись и кое-как причесавшись пятерней, я направилась в город с твердой решимостью добыть еду любой ценой. Никакого рынка, на котором можно было бы спереть что-то готовое для употребления так и не нашла, а все магазины были устроены по старинке: высокий прилавок и продавец за ним. Никаких полок с продуктами, до которых покупатель мог бы дотянуться сам. Единственным вариантом оставалась та самая пивная.
Постояв у окна, я подгадала тот момент, когда какому-то пузатому господину принесут целую доску с жареными колбасками, картошкой и квашеной капустой. Бодрым шагом вошла внутрь, кивнула официантам, как своим – их это озадачило на несколько секунд, а посетители решили, что я действительно имею отношение к заведению – и остановилась у стола толстяка. Произнесла единственное, что я твердо знала по-немецки: «простите, пожалуйста», – взяла в одну руку доску с едой, а другой подняла его полупустую кружку и посмотрела в отражение.
С помощью пива я еще ни разу не перемещалась.
Холодная боль оборвавшейся петли настигла меня мгновенно. Где-то в баварской пивной кружка упала на пол и разбилась.
По ушам сразу ударил гомон. Говорили на совершенно незнакомом мне славянском языке. Достаточно светлое и большое помещение с длинными лавками, заполненными подвыпившими господами в кафтанах, да столами, уставленными глиняными кружками. Я возникла в темном углу, так что никто удивленно не таращился в мою сторону. Уверенной походкой, неся доску с колбасками в одной руке, как официантка, я пошла между гуляющим народом к выходу. Пару раз меня кто-то пытался ущипнуть за задницу, но за время работы в ирландском пабе я научилась ощущать такие поползновения спинным мозгом и легко увернулась. Нужно спешить. Судя по одежде, это все-таки какое-то средневековье, и если подвыпившие гости не особо удивлялись моему внешнему виду, то на улице уже могли поджидать проблемы, а рисковать и снова нырять в отражение в людном месте пока не хотелось. Лучше найти тихое место, чтобы поесть и скорее смыться из этого мира.
На улице меня встретила прохладная лунная ночь. Отчаянно пахло конским навозом. У крыльца стояло несколько привязанных лошадей, не стеснявшихся навалить огромные кучи. Судя по фырканью из соседнего строения, там была конюшня для тех, кто не захотел оставлять средство передвижения под открытым небом. Оглянулась и забежала в тень от дома. Здесь меня вряд ли кто-то мог увидеть.
Поставила поднос на землю и двумя руками начала спешно уплетать еще горячие колбаски. Дома бы я никогда не осилила такое большое блюдо одна, но голод, а также мысль о том, что еще неизвестно, когда я смогу поесть в следующий раз, придали моему желудку дополнительный объем. Когда доска опустела, я ощущала себя колобком. Сытым, надутым колобком, который теперь очень хочет спать, а не катиться отсюда в неизведанные дали.
Взгляд упал на приставную лестницу, ведущую на чердак над конюшней. Медленно и тихо поднялась и заглянула внутрь. Темнота там еще гуще, чем снаружи.
Хоть бы подсветить чем… и тут же стукнула себя по лбу с досады. Вот же бестолочь! Пошарила в кармане пальто и вытащила смартфон. Как я могла забыть о нем вчера ночью?! Включила фонарик и оглядела чердак. Там меня ждало настоящее счастье: в помещении хранили сено. Быстро, чтобы меня никто не успел заметить, забралась на кучку помягче, накидала сена на себя вместо одеяла и моментально заснула.
Утро мне подарило не только невычёсываемые соломинки в рыжей гриве, но и угрызения совести. Я чувствовала себя воровкой. Еще неделю назад с презрением думала о пареньке, который спер у меня пакет с продуктами, а теперь сама ему уподобилась. Но я не видела другого выхода. Найти приличную работу и честно получать свой хлеб? Не смешите меня! Это и в родном городе-то не просто, а странно выглядящему чужаку с акцентом и следами ночевки в курятнике это вообще невозможно. Единственный для меня способ не сдохнуть от голода – это хватать жратву и сбегать с ней в отражения. От этого я сама у себя вызывала омерзение, но лучше варианта найти не могла.
Следующие два дня мне всегда было стыдно вспоминать. Я ныряла в отражения в кружках с каким-то пойлом, в крынку с парным молоком и даже в лужицу конской мочи у выхода из таверны, когда хозяин уже мчался за мной с дубиной в руках. Хватала еду, убегала, ныряла в первое попавшееся отражение, стараясь не оставлять за собой незавершенные петли, и снова убегала. Ни разу мне не попался мир хоть отдаленно похожий если не на двадцать первый, то хотя бы на двадцатый век. Средневековье, какие-то полуголые люди в серых туниках, еще более дремучее средневековье, еще более грязные мужики в грубом рубище и так далее.
Пару раз меня успевали схватить за одежду, поэтому один рукав у модного пальто теперь был оторван, а брюки на коленке прорвались после особенно неудачного падения.
Неожиданно, при очередном побеге через миску с молочной лапшой мне повезло. Оказалась в спальне утопающей в кружевах толстой мадам и нагло на ее глазах стырила расческу. Так как она сразу заверещала на ультразвуке, сбежала оттуда при помощи флакончика духов. Надеялась, что по этому случаю перенесусь в какой-нибудь Версаль, но так как в нем в тот момент отражалось голубое небо за окном, то оказалась на берегу неизвестного озера. Вот так опытным путем я совершила очередное открытие: место перемещения меньше зависело от вида жидкости и сосуда, а больше от того, что отражается в ее поверхности.
