Вот и сейчас. Он опять позвал меня в кафе. Отказать вроде как повода нет. И так все время упрекаю себя, что я какая-то холодная селедка. Ничего не ощущала ни по отношению к куче воздыхателей в школе, ни теперь к Валерию. Да, приятно получать знаки внимания и видеть восхищение в глазах, но не более того. Поэтому и соглашаться на свидание тоже не очень хотелось. Лучше уж просто погулять вдвоем, пока тепло. Это и романтичнее, и приятнее, чем опять смотреть, как он жует. Ответила ему: «Ты меня так совсем раскормишь. Есть сладкое на ночь вредно. Давай лучше погуляем». Сообщение доставлено, но не прочтено. Подождала пару минут, а потом сунула смартфон в сумочку и пошла в химчистку: сдавать свои грязные комочки и забирать костюм начальника, а заодно купить коробочку Рафаэлло для моей спасительницы с ресепшен.
Самое интересное место в нашем здании – это, безусловно, лифт. Он заменяет и бульвар для променада на лазурном берегу и помпезный выход в миланскую оперу и даже английский клуб джентльменов. Никогда не знаешь кого и в каком виде там встретишь и какие разговоры невольно подслушаешь. Особенно если постоянно едешь с небес до самого ада. Для меня это место – просто кладезь бесценной информации. Такое количество офисных слухов и сплетен, как здесь, можно получить разве только в бухгалтерии, если зайти к ним с тортиком и попасть на хорошее настроение. Клянусь, скоро заведу отдельный блог «хроники лифта Москва-Сити». Например, вчера какие-то холеные хлыщи из отдела продаж в кабине рассуждали, что бы было, если бы люди были однополыми. Не выдержала и поведала им о гермафродитизме улиток. Кажется, дала пищу для дальнейших размышлений об устройстве мира на сутки вперед. Сегодня неизвестные бородатые сисадмины занесли в лифт не только волну запахов немытого тела, прикрытую завесой жестокого аромата какого-то отчаянно цитрусового дезодоранта, но и остатки бурного разговора о крестоносцах, а конкретнее – об интенсивности и неприятности запаха после долгого похода по пустыне. С трудом заставила себя промолчать.
Как только вернулась на рабочее место, то тут же выбросила из головы все то, что съело мое утро. Мне срочно понадобилось перебронировать билеты и гостиницу для Николая Петровича в связи с переносом совета акционеров в Лондоне, и это стоило мне кучу нервов: пришлось даже состроить из себя стерву со стальным голосом и наорать на идиота-менеджера отеля на той стороне провода. Помогло.
Затем неожиданно выяснилось, что сегодня стартовали продажи билетов на каких-то ветеранов западного рока, от которых мой босс балдеет уже лет двадцать и мне непременно нужно было успеть выкупить для него с другом места в фан-зоне, а они разлетались как халявные сувениры на выставочном стенде.
В общем, очнулась я от работы только часов в десять, когда Николай Петрович, согласовав со мной график на завтра, уехал домой на личном водителе, а я откинулась почти в горизонталь на мягком кресле, скинула туфли и еще минут двадцать тупо разглядывала потолок, приходя в себя.
Свет выключила, оставила только маленькую настольную лампу. Мне нравился полумрак. Несколько коротких минут, чтобы побыть собой. В квартире так не получится – все время достают мелкие бытовые проблемы. Да и не ощущала я себя там дома. И в Сумкино не чувствовала, особенно после появления отчима. Расслабиться можно только здесь, в офисе, когда все уже давно свалили домой. Потом я добреду до двери в квартиру, плюхнусь на матрас, чтобы завтра опять вскочить и вертеться как несчастный хомячок в своем колесе, который все пытается куда-то убежать, да только никуда ему не деться из клетки, сколь не перебирай лапками.
Телефон настойчиво булькнул второй раз подряд. Я вздохнула. Минуты спокойствия закончились. Лениво поднесла экран к глазам. Валерий интересовался, когда же я наконец подойду в кафешку в паре кварталов от моего офиса. Дескать, оттуда шикарный вид на Москва-Сити.
Мое место работы его просто завораживало. Скорее всего он втайне мечтал ходить сюда каждое утро от метро в плотной толпе таких же бедолаг. Или стоять полчаса в вечной пробке на въезд. Дурачок. Понимал ли он, как я устаю от этого вида светящихся точек на стеклобетонных стенах офисного муравейника?
За окном темно как ночью. Сегодня кончится сентябрь. Скоро уже середина осени, а тепло до сих пор, как летом. Днем по улице можно ходить без пальто, но вот темнело уже совсем рано. Подошла к стеклу, ступая босиком по мягкому ковру.
С такой высоты город был как на ладони, блестел золотом, бриллиантами и рубинами. Красные светящиеся реки задних фар и стоп-сигналов запрудили улицы. Поверх этого богатства парило мое еле заметное отражение: контур из рыжих волос, подсвеченных сзади настольной лампой, бледное при таком освещении лицо и два черных провала вместо глаз. Единственное, что мне досталось от отца – угольно-темные глаза, по которым не поймешь, где кончается зрачок и начинается радужка, да чуть смугловатая от природы кожа. Мать, когда вспоминала его недобрыми словами, обзывала цыганом, но я видела его фотки в молодости. Ни на какого цыгана он похож не был.
Образ в окне невольно напомнил об утреннем приключении: о том странном ощущении, когда отражение в воде внезапно стало реальным. Фальшивое небо в грязной луже приближалось, а потом внезапно обрело яркость и глубину. Дело было не только в том, что видели глаза. В тот миг мне показалось, будто я нырнула сквозь тонкую пленку мыльного пузыря и по телу мгновенно прошла волна мурашек. Словно я действительно прошла через какую-то физически ощутимую границу.
Я закрыла глаза и отвернулась от стекла. Что за наваждение? Я же поклялась себе не вспоминать! Быстро надела туфли, распустила волосы и пошла к лифту. Валера действительно уже заждался.
Оказалось, я все-таки зря я на него ругалась. Он тоже способен на романтические поступки. Неожиданно Валерий ждал меня за столиком с подарком. По его словам, он бродил по блошиному рынку и, когда увидел эту вещь, то просто не смог пройти мимо. Коробочкой он не озаботился, так что просто вытянул что-то из кармана. На стальной цепочке висел массивный кулон в виде трех скрещенных полумесяцев из темного металла, покрытого черной глянцевой эмалью. Чем-то эта конструкция напоминала знак биологической опасности, но только без центрального кружочка. Я поблагодарила за подарок, но, видимо, в голос таки пробрались нотки сомнения. Валера не был бы собой, если бы тут же не разродился речью. Оказывается, что это старинный герб какой-то французской герцогини Дианы, вертевшей королями налево и направо. По мнению моего кавалера, самым главным было то, что она тоже была рыжей и к тому же, по мнению современников, оставалась вечно молодой и пленяла своей красотой даже в шестьдесят лет. Валера отучился в историко-архивном и мог говорить о своей любимой древней Франции часами.
– Ты же любишь необычные украшения с глубоким смыслом, – произнес он, наконец, показав глазами на мое правое ушко.
«Ничего ты не понимаешь», – хотела я ответить ему, но вместо этого пригубила облепиховый чай, спрятав улыбку за кружкой. Когда он докопался до меня с вопросами, зачем мне такой пирсинг, то не могла же я ему правду сказать. Ответила, что это девять колец назгулов, а веточка, которая в них продета, символизирует то одно, что воедино всех связывает и сковывает. Я была уверена, что Толкиена он не просто зачитал до дыр, но и наверняка даже выучил несколько фраз на эльфийском. Объяснение действительно сработало. Валера проникся моей «тонкой душевной организацией», как он выразился, и добавил, что любит «такие крутые загоны». Короче, ему, наверное, понравилось.
