На самом деле я сделала пирсинг на спор. Через полгода после начала работы подвыпившие на новогоднем корпоративе девицы с ресепшен обозвали меня пай девочкой: дескать, я такая юная, правильная и обязательная, что в моем присутствии им даже матом ругаться неудобно. Да, я трудоголик, потому что ничего другого в моей жизни нет, действительно не люблю незавершенные дела, а моя гиперответственность не позволит мне лечь спать, пока я не сделала то, что обещала, но такое заявление все равно меня задело. Бросила им, что они меня еще плохо знают, и на следующее утро пошла и приколола к правому уху это украшение.
Никакого смысла в этом числе не было. Когда мастер спросила, сколько дырок будем делать, на ее столе лежало именно девять колечек. Гулять – так гулять. У меня на шее висел кулончик в виде серебряной веточки, загибающейся как раз точно по контуру уха. Чтобы пирсинг выглядел не слишком по-панковски и имел какой-то свой стиль, я попросила пропустить в отверстия ветку, так, чтобы ее нельзя было вытащить, не разорвав сами колечки. Когда я заявилась на работу после январских каникул, Николай Петрович неодобрительно покачал головой, заметив на еще красном и немного опухшем ухе это безобразие, но так ничего и не сказал.
У серпентария же это вызвало настоящий шок. Я надеялась, что они оценят оригинальное решение, а они поражались смелости и тому, что: «это же так больно».
Какая же это боль? Девять уколов иглой и всего сутки ухо ныло и дергало. Боль – это совсем другое: когда ты никогда в жизни так и не узнаешь, как сильные руки отца могут обнимать и подбрасывать тебя под потолок, как пахнет его улыбка и каким оттенком светятся его любящие глаза, когда он смотрит на тебя. Боль, это когда в двенадцать лет ты понимаешь, что мать считает тебя лишним и досадным недоразумением, потому что ты вечно мешаешь им с отчимом, и стремится как можно быстрее выпихнуть тебя из дома, но, одновременно с этим, проклинает, когда ты собираешь чемоданы в столицу, потому что тем самым ты лишаешь ее бесплатной прислуги. Боль, это когда ты мечтаешь бегать босиком по утренней росе, рисовать сказочный лес и распахивать навстречу солнцу окошко своего домика, выходящее в апельсиновую рощу или сад с розами, а вместо этого убиваешь шестнадцать часов в сутки сидя в бетонном мешке, наполненным офисным планктоном, потому что иначе нельзя. Ты живешь постоянно оглядываясь, как бы не выделится слишком сильно, потому что на собственной шкуре знаешь, чем это чревато и как сложно отбиваться от нахальных потных лап. Вот это все – настоящая боль. Укол иголкой только на пару минут отвлекает от нее.
В общем, кулон я, конечно, взяла. Стоила эта вещица максимум тысячи две, да и то Валера похвастался, какую большую скидку выторговал у продавца. Это всегда его страшно заводило, когда где-то удавалось снизить цену, так что это точно не то украшение, из-за которого будешь чувствовать себя обязанной. А так, на память… почему бы и нет.
Вообще у моего спутника было сегодня какое-то особо-приподнятое настроение. Желание чем-то похвастать терзало его словно зуд: он ерзал на стуле, нетерпеливо подгонял официанта, а меня слушал, рассеянно кивая и, казалось, не особо-то и прислушиваясь. А я ему, между прочим, рассказывала о моих утренних приключениях, стараясь обойтись без подробностей вроде: «Нырнула в лужу глубиной два сантиметра и вынырнула сухая в другой реальности». В политкорректной версии у меня спер продукты какой-то беспризорник, который умчался с ними в парк, а я осталась сидеть в грязи.
Наконец я не выдержала, спросила его, как прошел день, и принялась уплетать салатик. Мне казалось, что говорить он теперь будет долго. Однако, как выяснилось, изнывал он вовсе не от желания поделиться новостью именно со мной:
– Да мы тут с друзьями в крутую тему наконец вписались. Резко масштабируемся. Раньше все по мелочам работали, а теперь наконец-то реальные деньги от инвесторов пришли. Теперь развернемся.
И замолчал. Ерзать, правда, не перестал.
– Ты никогда не рассказывал подробно о работе. Чем ты конкретно-то занимаешься? – я попробовала продолжить разговор.
– Логистикой. Но такой… с креативным подходом. Пока не хочу бизнес идею палить, извини. Как встанем на ноги, так расскажу обязательно, – Валерий нервно потер нос, подпер подбородок кулаком, якобы чтобы внимательно посмотреть на меня и послушать, но уже через секунду убрал руку и закинул ее на спинку дивана.
Мне стало немного обидно. Рассказать мне – значит спалить идею? Я знала, что у него какой-то там стартап, который он с еще парой однокурсников «мутит», но пока даже примерно не понимала, чем именно они занимаются. Каждый раз какие-нибудь отговорки. Теперь стало понятно, что его распирало не желание рассказать. Он просто был весь на нервах. Я не понимала, как можно так переживать даже из-за огромной суммы, но Валера умел делать драму даже на каких-то копейках. Один раз прицепился к тому, что цена в меню и в чеке за одно и то же блюдо отличалась на тридцать рублей и требовал позвать управляющего, пока ему не сделали скидку на большую сумму. Если ему кто-то пообещал миллион, то сейчас в его голове действительно крутятся одни цифры да купюры, и для меня там места нет.
Кое-как доела салат, попутно стараясь мелкими замечаниями не давать паузам тянуться неприлично долго, сказала, что неважно себя чувствую из-за утренних событий и, попрощавшись, отправилась домой. Пока я шла по кафе, то в отражение витрины видела его рассеянный взгляд мне вслед. Интересно, думал ли он в этот момент обо мне?
До дома добралась за полночь. Скинула туфли, и брякнулась на покрывало на кровати прямо в одежде. Непонятная апатия разбила меня как паралич. Спать не хотелось, но и пошевелиться было лень. Даже думать не получалось. Просто лежала и смотрела на идеально белый натяжной потолок. Этот день доконал мои нервы.
Спустя полчаса меня все-таки заставила встать жажда. Свет на кухне включать не стала. Пролистывая посты в инстраграме одной рукой, не глядя налила в чашку воды, поднесла к губам, но отвлеклась от экрана, увидев сверкнувшие в отражении огоньки. Так и не отпив ни глотка, я чуть отодвинула руку и посмотрела на то, как дрожит в чашке ночная Москва за окном.
Сразу нахлынули воспоминания-ощущения, которые я испытала, когда провалилась в отражение лужи утром. Тот странный озноб, что волной прошел по телу почему-то никак не получалось забыть. Он ныл где-то внутри и требовал внимания.
В задумчивости поставила чашку на стол, включила дурацкий светильник в виде искусственной свечки, который зачем-то держали на кухне хозяева квартиры, и пододвинула поближе так, чтобы его свет мерцал в чашке. Опустила подбородок на руки и уставилась на отражение. Мелкая рябь воды и фальшивое дрожание светодиодов гипнотизировало. Я пододвинула чашку еще ближе – так, чтобы отражение занимало весь видимый глазу мир. Почему-то это успокаивало.
На меня опять нахлынули воспоминания. Утром в самый момент перед падением в лужу точно так же отражение неба в воде занимало весь доступный моим глазам мир, который вдруг обрел реальность. Так же, как и сейчас.
Неожиданно в пальцах возникло покалывание. Испытанное утром ощущение, требовавшее к себе внимание весь день, вдруг, почувствовав свободу, вырвалось наружу и опять прошло волной по телу. Меня качнуло вперед, но я все-таки удержалась на стуле и в панике отстранилась от чашки. То есть от… чаши?
