Олег промолчал, но про себя подумал: «А у нас тут, пожалуй, товарищ иногда звучит вовсе и не так демократично. Товарищи Андропов, Косыгин, а еще – настоящие и потенциальные герои анекдотов Слюньков – Зайков – Долгих – Капитонов – эти фамилии произносятся почти в одно слово с такой помпой и придыханием, что ни в какое сравнение с вашими сеньорами не идут. Хозяева жизни – вот кто они на самом деле, наши здешние дорогие товарищи! А в Португалии сеньором можно назвать и таксиста, и официанта, и тракториста, и знатного комбайнера…»
– Родители Жузé – убежденные антифашисты. Долгое время, целые десятилетия до революции семьдесят четвертого года они укрывали в своем доме подпольщиков, беглых пленных – всех, кто боролся с режимом, – вступив в разговор, объяснила его супруга Линда.
– То есть вы были настоящими подпольщиками, как у нас революционеры при царизме?
– Скорее, к этому имели прямое отношение мои родители. А я и моя тогда будущая жена были тайными членами компартии, работали в театре и старались, как могли, этому режиму навредить. Конечно, насколько это было возможно, чтобы самим не угодить в тюрьму. Ведь у нас при Салазаре была цензура, и еще какая! – Жузé приложил указательный палец к губам, как бы заставляя себя замолчать, оглядываясь по сторонам. – В шестидесятые годы, как и чуть раньше во Франции, у нас в Португалии стал очень популярным так называемый «театр ревю». Он буквально рассказывал со сцены о том, что происходило еще сегодня на улице, в народе, в правительстве, в политике.
– Что-то вроде «утром в газете, вечером в куплете»? – Олег попытался, как мог, передать смысл известной фразы.
– Да. И куплеты, кстати, были тоже – «зонги», как у Брехта. К слову, Брехта мы у себя тоже много ставили. А что касается профсоюзной конференции, то я – один из учредителей Профсоюза театральных работников, мы его создали еще до революции. Так что мне здесь самое место, – улыбнулся Жузé.
Олег вспомнил, что «Трехгрошовую оперу» Бертольда Брехта ему как раз недавно однокурсник привез из Минска, куда ездил домой навестить родителей. Там и в других национальных республиках СССР издательства иногда издавали нечто подобное, может быть, не успев получить указаний на этот счет из центра. В Москве же таких книг было не найти. По одному богу известным причинам их считали вредными для советского читателя. Так же, как «Мастера и Маргариту» Булгакова, не говоря уже о книгах Солженицына, Пастернака или Набокова. Некоторые из них, тем не менее, можно было встретить в той же Москве, в валютной «Березке» неподалеку от метро «Кропоткинская». Там Олегу однажды пришлось наблюдать очень смешную сцену: черный, как африканская ночь, негр в просторной, типа плаща национальной накидке, не говоривший ни слова по-русски, изображал из себя знатока русской литературы. Набрав себе на книжном стенде стопку вожделенных для советского читателя книг, придерживая подбородком, он притащил ее к кассе и щедро расплачивался перед кассиршей долларами. На почтительном от интуриста расстоянии, у огромной витрины с матрешками стоял худенький молодой человек, его переводчик, который старательно делал вид, что изучает шедевры русского народного творчества и что ему до этих вражеских книг нет ни малейшего дела.
Жузé потом рассказывал, как им удавалось обмануть фашистскую цензуру и хитрого, проницательного цензора, всегда вооруженного синим карандашом, который не позволял выпустить ни один спектакль без того, чтобы внимательно не прочитать и перечитать текст пьесы, а потом еще сверить с ними реплики, произносимые актерами на генеральной репетиции.
– Мы сейчас начинаем сохранять наши спектакли и другие проекты на видео, для истории. Телеканал «Эр-Тэ-Пэ», с которым я тоже сотрудничаю, это уже делает, но видеопленка – вещь хоть и передовая, удобная, – скоро, ты увидишь, видеомагнитофоны будут в каждом доме, – но недолговечная. Со временем она, увы, рассыхается и сыпется. Вот это мне здесь тоже очень важно обсудить со специалистами…
В этот момент за соседним столиком начался необычный для расслабленной атмосферы ресторана ажиотаж.
– Да, точно умер, по «Голосу» только что сообщили!.. – настаивала на своем переводчица болгарской делегации в разговоре со своей коллегой. – А до этого еще на «Би-би-си» говорили, что, мол, на этот раз слухи могут быть правдой.
– Кто, кто умер? – оторвавшись на секунду от своего собеседника, спросил девушку Олег.
– Высоцкий!..
Было двадцать пятое июля. На улице стояла редкая даже для этого месяца жара. Пресса в СССР в тот день не написала об этом ни слова. Единственная газета, которая поместила о смерти советского барда небольшой некролог, но уже на следующие сутки, была «Вечерняя Москва», которую многие подписчики ценили за ее неформальность и в некоторых случаях не столь строгую приверженность канонам советской партийной печати:
Министерство культуры СССР, Госкино СССР, Министерство культуры РСФСР, ЦК профсоюза работников культуры, Всероссийское театральное общество, Главное управление культуры исполкома Моссовета, Московский театр драмы и комедии на Таганке с глубоким прискорбием извещают о скоропостижной кончине артиста театра
Владимира Семеновича
ВЫСОЦКОГО
и выражают соболезнование родным и близким покойного.
Через два дня, уже по окончании конференции, когда Олег заехал за своими гостями, чтобы вместе поехать на экскурсию по олимпийской Москве, Жузé Морайз и Каштру как руководитель группы сказал организаторам, что у них с Линдой есть кое-какие дела: нужно заехать на Гостелерадио СССР к коллегам, а также посетить Высшую партийную школу, где тоже обучаются его друзья-коммунисты. Вместо себя на экскурсию он отправит двух своих коллег.
Такое пожелание гостя тут же вызвало сначала робкие, а потом более твердые возражения со стороны «сопровождающего» делегации, который попросил подождать несколько минут и тут же скрылся в гостинице. Вернувшись, он сказал, что сказал, что оставляет с ними Олега, однако напомнил, что у делегации строго согласованная программа, на которую завязано большое количество людей, и нарушать ее не следует.
После того, как те уехали, Жузé попросил Олега вызвать такси:
– Ты знаешь, мой дорогой друг, мы вчера и позавчера до утра слушали «Би-би-си» – они передавали не только новости, но и его песни. И мы поняли, что Владими́р (он сделал ударение на последнем слоге) был по-настоящему популярен и любим вашим народом. Боюсь сравнивать, но думаю, так португальцы любят только нашу Ама́лию, – произнес Жузé, внимательно глядя на Олега в ожидании ответа.
Прежде чем ответить на вопрос, который, судя по всему, действительно волновал собеседника, Олег, усмехнувшись, заметил:
– Вы знаете, у нас тоже, когда что-то случается, все, кто хочет узнать подробности, а главное – правду, настраивают радиоприемники на короткие волны и слушают «вражеские голоса».
– У меня это привычка еще со времен Салазара, – озорно улыбаясь сказал Жузé, достав из бокового кармана компактный, умещавшийся в ладонь транзисторный приемник «Грюндиг». Олег посмотрел на приемник, как на маленькое чудо. – С тех пор почти никогда с ним не расстаюсь, особенно в поездках. Он, как для музыканта метроном, позволяет услышать фальшивый звук и настроить ухо на правильную ноту «ля». Проще говоря, отличить правду от лжи.
