Из экономии и за неимением для этого достаточных средств празднование было решено провести дома, в Олеговой с родителями трехкомнатной квартирке, куда в итоге набилось человек семьдесят, отчего малогабаритные квадратные метры стали трещать по швам и скулить, как трехдневный щенок, оставленный без кормилицы. Время от времени стремительно пьянеющая толпа, жаждавшая воздуха и простора, вываливала на засыпанную окурками лестничную площадку или на улицу, где ее с пониманием встречали щедро угощаемые гостями и самим – уже пьяненьким – женихом соседи и жители окрестных московских домов: «У Хайдаровых свадьба!»…
«Здесь – Ангола!»
В аэропорту новенького, построенного прямо перед Олимпиадой аэропорта «Шереметьево-2» Олега Хайдарова провожали мать, отец и уже беременная Лиза. Получив в «Десятке» вполне конкретные и исчерпывающие инструкции и разъяснения, главный смысл которых сводился к тому, что «в Анголе нет ровным счетом ничего», Олег набрал с собой почти два полных родительских отпускных чемодана продуктов. Его мама, приехав к ним в Лизину квартиру за пару дней до отъезда, привезла с собой несметное количество супов и каш в пакетиках (предварительно продырявленных иголкой, чтобы выдавить из них лишний объем), натопила целый литр сливочного масла, положила к этому еще пару десятков банок консервов – чтобы сыночек не голодал, хотя бы первое время. Впрочем, сыночек не шибко препятствовал этому, поскольку действительно не очень себе представлял, что его ждет впереди, уже совсем скоро. В аэропорту таможенники, взвесив два огромных чемодана, тут же объявили, что нужно платить за перевес:
– Четырнадцать рублей за кило перевеса, молодой человек, – с плохо скрываемым злорадством произнес один из стражей советской границы, полноватый мужчина лет сорока, улыбаясь кривой улыбкой и являя наружу блестящую золотую фиксу. – А у вас тут его рябчиков на шестьсот, я думаю, – добавил он, обратившись к своим сотрудникам в поисках подтверждения своих слов.
– Николай Иванович, так ведь парень не в Женеву едет, а в Африку, в Анголу, – робко возразил его подчиненный, щуплый юнец чуть старше Олега. – Ему ведь и так до ста кило можно везти.
Узнав, что Хайдаров отправляется в Луанду, старший таможенник и его свита с пониманием едва заметно кивнули друг другу и дальше вели себя вполне дружелюбно. Из вывороченных наизнанку чемоданов они лишь попросили убрать копченую колбасу – сервелат, неимоверная редкость в то время, назвав ее почему-то «скоропортящимся продуктом». Может быть, чтобы как-то оправдать в своих же собственных глазах проявленную ими лояльность.
Прощание с родными было долгим и мучительным. Глядя, как другие, ехавшие с ним будущие переводчики и возвращавшиеся из отпуска советники расстаются с женами и детьми, Олег заранее чувствовал неловкость от предстоящего прилюдного проявления чувств. Однако взвесив все за и против, он для себя решил наплевать на все условности и сомнения и трижды молча и долго поцеловал Лизу в губы так, что они стали красными, как спелая вишня:
– Скоро зима, как бы ее пережить, – вздыхает задумчиво Лиза.
– Девушка, хотите, у вас никогда не будет зимы?
– Хочу, очень хочу.
– В Анголе полно лета, я привезу тебе его полный чемодан.
– Ты все смеешься, а я серьезно.
– Я тоже серьезно. Ну, что тебе еще привезти?
– Нежности захвати, – теперь уже Лиза со всей своей женской страстью схватилась за одежду Олега, вжалась в него и начала беспорядочно целовать лицо. – Я всегда буду рядом с тобой, слышишь? Чего бы это мне ни стоило, – продолжала покрывать его лицо поцелуями Лиза.
Олег молча отвечал. «Что бы ни случилось».
– Да, чтобы ничего с тобой не случилось, – взяла в ладони лицо мужа Лиза и внимательно посмотрела. Ее глаза блестели от слез.
– Все будет хорошо, Лиза.
Пройдя паспортный контроль и будучи уже «за границей», Олег еще долго махал Лизе и родителям, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза, при этом никак не выдавая своего состояния, понимая, что мимику лица с этого расстояния родным разглядеть уже не удастся.
Придя в себя после пограничного досмотра, Олег присел где-то в уголке в зале ожидания. Рядом с ним, судя по шумным разговорам, расположилась группа рыбаков с рыболовецкого сейнера, курсировавшего по Атлантике вдоль западного побережья Африки и занимавшегося отловом сардины и макрели. Судя по говору некоторых из них, парни и уже вполне зрелые мужики, чей возраст, по прикидкам Олега, колебался между двадцатью пятью и тридцатью пятью годами, были из самых разных регионов и республик СССР. Просидев еще какое-то время, охваченный любопытством, он, наконец, поинтересовался, не в Луанду ли они летят:
– О, привет! – откликнулся самый громогласный из рыбаков, говоривший с едва заметным прибалтийским акцентом, протягивая Олегу огромную, словно хоккейная крага, лапищу: – Стало быть, попутчики! А ты, наверное, переводчик? – проявил трудно объяснимую догадливость парень. – Я Валдис. Райнис. Может, знаешь такого латышского поэта? Так он мой однофамилец. Точнее, я – его! – выпалил Валдис и громко, по-доброму рассмеялся. – Только он из Латвии, а меня родители латыши в пять лет перевезли в Калининград: отцу там предложили работу. Вот с тех пор, можно сказать, и мотаюсь по свету.
Олег тоже представился и спросил, каким образом Валдис его так лихо «вычислил».
– О, Олег, ты не удивляйся и грешным делом не подумай, что я из «органов». – Он снова хохотнул и продолжил уже более спокойным тоном: – Я ведь по загранкам уже девятый год. И повидал твоих коллег – пруд пруди, с самыми разными языками. И скажу тебе, что всех вас отличает одна неизменная черта, которая мне всегда подсказывает, с кем я имею дело. Умение слушать.
– Ну, – возразил Олег, – это есть у большинства людей и просто говорит об элементарной воспитанности, уважении к старшим, только и всего!
– Нет, мой дорогой. Переводчик умеет слушать собеседника, как мало кто. Даже если он не на работе, и ему не надо ничего переводить. Я, конечно, не хочу так уж сильно обобщать, и в каждом правиле есть исключения. Но вот возьми, к примеру, таксистов или нас, рыбаков: ведь мы сначала о себе с три короба наплетем – о том, какие у нас проблемы, что нам не дает нормально жить, какое у нас хреновое начальство. А если еще и хвастать про себя начнем, так нас ни за что потом не остановишь! А ты все это время что делаешь? Слушаешь! Вот сам посуди: я ведь за это время, что мы говорим, про тебя так почти ничего и не узнал. Только сам треплю тут языком. Так вот и считай, что это твоя самая что ни на есть профессиональная черта. И мой тебе совет: языки, те, что начал изучать, даже случайно, никогда не бросай. Один неглупый взрослый дядька мне как-то сказал: «Ты столько раз человек, сколько языков знаешь». Мои мать с отцом поначалу говорили дома по-латышски. Между собой, ну и со мной тоже. А потом с годами совсем обрусели. На работе, на улице все говорят на русском, родня далековато, да скоро и ездить стало не к кому. Так у меня от родного языка только акцент и остался…
