У ворот миссии его ждала «Нюська» с водителем, который, не задав Олегу ни единого вопроса, завел двигатель и уже через десять минут доставил его до здания, где жили два экипажа АН-12 и обслуживающие их техники. Окна в доме уже давно погасли. Свет горел лишь за стеклянной дверью.
После короткого сигнала шофера дежурная лампа над крыльцом зажглась, внутри произошло едва заметное движение, после чего охранник, видимо, узнав машину и сидевших в ней, открыл дверь. В проеме стоял полусонный Серега Погодько, с «Калашниковым» в правой руке:
– Вы что дежурному спать не даете? – в полушутку спросил он.
– А это, чтобы когда тебя тут тепленького повяжут, ты хотя бы бодрствовал и понимал, что с тобой происходит. А не считал, что все тебе приснилось, – отшутился в ответ Олег и обнял товарища.
Водитель, солдат-срочник, приехавший с отрядом из Запорожья и попросивший разрешения подняться к себе в комнату, был отпущен, а Сергей предложил Олегу остаться и вместе перекурить:
– Ну ладно, про твои приключения немного слыхал, подробности потом расскажешь. Скажи только, с особистом не было никаких проблем?
– Сказал, что «взял на карандаш», но вроде отстал.
– Если так, считай, повезло. Вообще-то, они так просто не отстают.
– Как дежурство? – поинтересовался Олег, протягивая Сергею открытую пачку ангольских «АС» с отпечатанной по диагонали надписью: «Para uso exclusivo das Forças Armadas»
[28].
– Та ну их, – лениво отмахнулся тот, достав из нагрудного кармана привезенную из Союза «Приму». – Этими хоть накуриваешься, а от твоих, как от бабьих, один кашель. Дежурство нормально, отряд спит, служба идет.
– Я тут, пока делать нечего, по «Би-би-си» новости слушал: они рассказали, что на днях, как раз там, где ты гостил, какого-то летчика казнили. А до этого сильно пытали. А еще про какую-то сумку с тридцатью килограммами алмазов, которые увели из-под носа у Савимби. – Видя, что Олег уже мало что соображает от усталости, Сергей хлопнул Олега по плечу:
– Ну, ладно, иди. Дави ухо. А мне тут еще до семи утра куковать. Завтра вечером, кстати, твоя очередь. Ты пока там на тюремных нарах прохлаждался, тут люди, между прочим, работали. – Сергей засмеялся своей шутке, крепко обнял товарища и пожелал ему спокойной ночи.
Ночь прошла, как под наркозом, он словно провалился в глубокий обморок. Однако спокойной она не оказалась: часа через три Олег проснулся от того, что весь горел, а подушка под головой разве что не хлюпала от пропитавшего ее насквозь пота. С трудом дойдя до туалета и вернувшись, он отыскал в тумбочке рядом с кроватью привезенный на всякий случай из Москвы градусник и померил температуру: сорок и пять! Ртутный столбик чуть не выскакивал из отведенной ему шкалы.
Дождавшись, пока за окном немного просветлеет, он кликнул в открытую дверь доктора:
– Саныч! Помоги! – тот, видно с глубокого похмелья, не сразу сообразил, что к чему, и ответил только, когда проснувшийся Петрович, растолкав, предположил, что, наверное, нужна его помощь.
Потрогав Олегов лоб, Сан Саныч тут же, как потом выяснилось, безошибочно определил: «Малярия!». Неделя в унитовском лагере, несмотря на невероятное, почти чудодейственное избавление из плена, не прошла даром.
За неимением ничего другого под рукой, дав больному утроенную дозу «Делагила», зеленых таблеток, которыми Саныч профилактически и без особой веры в результат окармливал весь отряд и которые многие, получая, почти тут же выбрасывали в мусорное ведро, он попросил у Вениаминыча машину, чтобы доехать до военной миссии:
– Совсем херово, командир! – Сан Саныч уже не слишком подбирал слова для доклада. – Если не приступить к нормальному лечению уже сегодня, с уколами, лучше с капельницей, диетой и прочим, завтра могут начаться необратимые осложнения на печень, почки и сердце. Это уже не говоря о том, что длительное время такая высокая температура просто опасна для жизни.
После обеда, благодаря привезенным из миссии препаратам и введенной ему полуторной дозе снотворного, Олег спал почти летаргическим сном. Саныч перевернул его на правый бок и периодически следил за его положением в кровати, чтобы не дать больному захлебнуться внезапной рвотой от переизбытка лекарств в ослабленном организме.
Через две недели пребывания в изоляторе, на своей собственной койке, которая теперь использовалась по прямому назначению, Олег выкарабкался из болезни и уже в понедельник вышел на дежурство по военной миссии. Поэтому он был первым, кто узнал эту новость и сообщил об этом вышестоящему начальству:
Вертолет МИ-8, о котором было столько разговоров в самый первый день приезда Олега в Луанду из Союза, наконец-то нашли. Облетая живописные окрестности столицы, летчик попал в зону ограниченной видимости и, не справившись с управлением, зацепил винтом неожиданно вынырнувшую из-под облака сопку. На следующий день после обнаружения места катастрофы главный военный советник в Народной республике Ангола направил в район катастрофы группу военных с прилетевшими срочно из Москвы военными следователями: ЧП стало событием на всю Африку, и нужно было основательно разобраться в причинах аварии – случилась ли она по неосторожности пилота или это была диверсия со стороны унитовцев? К группе присоединились сотрудники ангольского министерства внутренних дел и министерства обороны, и поэтому в советскую военную миссию пришло распоряжение приставить к ним переводчика. Им оказался Олег.
Они прибыли как раз вовремя: стая гиен уже давно пыталась пробраться внутрь вертолета – видимо, летчик, задев сопку, пытался посадить машину, однако удар о землю оказался слишком сильным, и двери заблокировались. Наружу не выбрался никто и, скорее всего, все пассажиры погибли на месте. Среди погибших был двенадцатилетний мальчик, приехавший накануне этого злополучного полета в Луанду с матерью, чтобы присоединиться к работавшему здесь в геодезической партии уже около года отцу: гражданские и военные в Анголе и других горячих точках нередко часть своей долгой командировки проводят без семьи. А здесь начальнику партии повезло, и он добился приезда семьи. Вот тогда на радостях он и взял сынишку прокатиться, «посмотреть Африку»…
С группой гражданских следователей по вертолетному делу прибыла и команда проверяющих из генштаба ВВС, присланных управлением по работе с военными специалистами за рубежом для проверки на месте деятельности отряда. Проверяющих, обычно подполковников и полковников из генштаба, в армии всегда носили на руках, буквально сдувая с них пылинки. Организовывали для них товарищеские волейбольные матчи, в которых игроки услужливо навешивали мяч над сеткой, чтобы товарищ полковник лупанул по нему со всей дури и принес своей команде лишнее очко, задаривали начальство всяческими подарками – от «баньки», которую командир отряда АН-12 поручил организовать Олегу, – это в стране, где о парилке и ее атрибутах понятия не имели! – до передачи в «безвозмездное пользование» различных дефицитных прелестей и ценных подарков. Последние добывались благодаря «Совиспано». Корабль с таким грузом, как правило, прибывал к берегам Анголы пару раз в год. Проверяющие «Отряд АН-12» получили всего этого товару сполна и даже «выше крыши», так что загружались они в привезший их сюда из Союза новый военно-транспортный самолет ИЛ-76 с большим трудом. Они ползли вверх по трапу и пропихивались в дверь большой крылатой машины примерно как винни-пухи, объевшиеся в гостях у коллективного Кролика. Олег, за день до этого поднявший на уши половину Луанды, чтобы успешно устроить гостям настоящую русскую баню, стоял неподалеку, наблюдая картину погрузки и беседуя с часовым, поставленным кубинцами для охраны самолета важных «компаньерос совьетикос». Кубинец в темноте никак не мог разглядеть, что за тюки втаскивали в салон взмокшие от усилий полковники и их помощники. И только когда Олег по секрету поведал ему, что это добытые во время военной операции детали юаровского истребителя нового поколения, тот успокоился, понимающе закачал головой и предложил Олегу в знак благодарности и вечной советско-кубинской дружбы сигарету марки «Лихерос», что на испанском означает «Легкие». От которой даже у заядлого курильщика, затянувшегося впервые такой штуковиной, глаза лезли на лоб… Легкие его напряглись, но достойно приняли яд, голова стала легкой (видимо, в этом крылся весь секрет названия), и даже последнее письмо от Лизы уже не так сильно терзало душу:
