После твоих писем возникает ощущение, что у тебя вообще не может быть проблем, с которыми ты не сможешь справиться. Ты научился главному – видеть проблему. Это как у врачей: главное – поставить диагноз. Мое состояние не может прийти в норму, потому что не понимаю до конца, чего хочу. Мне плохо в том, как я живу, и все.
Кругом противоположные чувства, а обстоятельства их только усиливают. Не хочу работать и не хочу жить без денег. Не могу с мужем – и беспокоюсь, как он, я о тебе. Хочу свободы и хочу, чтобы ты был рядом. Список могу продолжать и продолжать. Такое впечатление, что я ревную тебя к твоей Анголе. Ты ушел от меня к ней. А мне что делать? Я прокручивала в голове, как это будет. Я уходила от тебя, много раз, потом начинала снова бегать на свидания и возвращалась обратно и опять мечтала уйти. Удирала на свободу и ревела, скучая по тебе, а потом, находясь с тобой, мечтала от тебя отдохнуть. Разве что работу никогда не бросала.
Понимаю, что хочу нереального, хочу, очень хочу, чтобы обо мне позаботились, сказали: «Не думай ни о чем, у тебя будут деньги на жизнь, можешь не работать, можешь делать, что хочешь, ехать и жить, куда тебе придет в голову и с кем хочешь – или просто оставаться дома и заниматься чем нравится, чтобы не нужно было вставать и ложиться по часам и повторять изо дня в день один и тот же сценарий».
Понимаю, можно забить на все, бросить работу: на какое-то время денег хватит, – забить на все и жить просто по течению, как хочется. Но мне страшно.
От писем жены Олег будто терял равновесие: вещи, за которые он держался в самые напряженные моменты, плыли, сами потеряв опору. И он плыл вместе с ними – и будет плыть до тех пор, пока не найдет сук, за который можно зацепиться. «Сук, за которых можно зацепиться», – усмехнулся про себя Олег. Он понятия не имел, что делает сейчас Лиза. Олег достал еще одну сигарету и закурил.
Писал он почти каждый день, не дожидаясь письма с вопросами, рассказами и замечаниями, на которые обычно отвечаешь, изображая нечто вроде диалога на расстоянии. Здесь же, из-за непредсказуемости и постоянных задержек с доставкой почты, он привык писать впрок, не отвечая на какое-то конкретное послание. Казалось, что если задашь такой почти сумасшедший эпистолярный ритм, то и письма будут приходить столь же часто. Ведь полученная добрая весточка из дома – это приподнятое настроение как минимум на весь день.
Часто ради этого он пропускал поездки на базу сил кубинской ПВО, неподалеку от аэродрома, где «компань-ерос кубанос» крутили относительно свежие, преимущественно советские фильмы. Кубинцы воспринимали их особенно остро, порой недоуменно, но всегда эмоционально и почтительно.
Оставаясь почти один в отряде на эти примерно два-два с половиной часа, когда все уезжали, Олег наливал себе чашку кофе «Жинга», выменянного у постоянно околачивающихся возле их здания мальчишек на какую-нибудь рубашку или футболку, представлял себя наедине с Лизой и всегда очень ценил эти моменты. Даже если потом, особенно после стóящего фильма, друзья-летчики его отчитывали за то, что он опять не поехал. На самом деле, они, конечно же, просто желали его подбодрить и отвлечь от тоскливых мыслей:
– Ну что ты тут сидишь как сыч, все строчишь и строчишь?! – роль кинообозревателя часто брал на себя второй пилот, Володя Лиховский: – А фильмец был классный! Ты представляешь, героиня – простая деваха из деревни, приехала в Москву, живет в общежитии, работает на заводе простой наладчицей, потому что провалила экзамены в Технологический. Но, будучи девчонкой правильной и целеустремленной, она все же собирается поступать на следующий год. И вот, значит, ее дядя-москвич с женой, он – какая-то там шишка в Академии наук, живет в высотке, на Котельнической, собираются в отпуск и просят племянницу присмотреть за их огромной квартирой и собачку их, мопса, повыгуливать. И вот, ты не поверишь, ее подруга по общежитию, вертихвостка, которая хочет себе жениха богатого по-легкому срубить, предлагает ей пригласить в эту козырную квартиру гостей – состоятельных и удачливых мужиков, с которыми она уже успела познакомиться, и устроить что-то типа смотрин. А они, типа, не подруги, а сестры и дочери этого дяди-академика…
Олег, слушавший до сих пор товарища вполуха, на этом месте его резко перебил:
– Володь, ну что ты рассказываешь. Мне ведь в следующий раз, когда к «кубашам» опять поедем, не интересно же будет!
– А ты точно поедешь? – Лиховский вопросительно посмотрел ему прямо в глаза.
– Зуб даю! – заверил его Олег и, пожелав спокойной ночи, пошел разбирать постель. – Давай лучше спать. Завтра снова летать…
Александр
Будучи как-то с завхозом отряда в советской военной миссии, Олег совершенно неожиданно столк-нулся там со своим однокурсником Мишей Королем, который только-только прилетел из Союза. Их встреча продлилась всего несколько минут, а позже они уже увидеться не смогли: Михаил Король загремел в бригаду, в провинцию Мошику из-за своей яркой фамилии.
Уже решили, что он остается в Луанде на относительно спокойной работе, и он, выйдя из кабинета референта Главного военного советника, стоял себе и курил, правда, в неположенном месте, и не отдал честь проходящему начальству – он еще не знал никого в лицо, да и не выработал пока привычку салютовать всем, кому ни попадя. А мимо как на грех проходил Главный с сопровождающими.
– Это что за наглость? Ты кто такой, как фамилия?!
– Я… я – Король.
– Какой такой еще «король»?! Я тебя научу старших по званию уважать! А ну-ка в бригаду его! – Генерал тут же потребовал к себе старшего переводчика и, все еще брызжа слюной, велел тому спешно оформить все необходимые документы…
До своего стремительного отъезда в бригаду Миша успел познакомить Олега с Сашей Комовым, бортпереводчиком-«вияковцем», работавшим с экипажем ГВС, экипажем АН-26-го. Александр горестно жаловался на гнусных сослуживцев, завистников и последних сволочей, которые копают под него и считают, что он неправильно переводит переговоры экипажа с землей: «А сами, когда одни летят, без ГВС, ты не поверишь, могут в полете рюмку-другую за воротник заложить, мол, для аппетита. Единственный, кто у них не пьет, – это штурман. Однажды в Лубанго они так напились, что штурман чего только ни делал, чтобы убедить их не лететь. А они – нет, ща быстро заведемся и полетим! Тогда тот взял топор, занес его у себя над головой и говорит командиру: “Если спать не ляжешь, зарублю, так и знай!” – только это и подействовало. С тех пор штурман без топора в самолет не садится…».
На следующий день начальник отряда АН-12 командировал Олега в распоряжение экипажа ГВС примерно на пару часов: слова Александра о натянутых отношениях между ним и его начальством лишний раз подтвердились. Командир приказал, чтобы Олег перевел дословно последние переговоры с землей, пытаясь уличить Комова в непрофессионализме. Олег вынужден был подчиниться, но, переводя, чувствовал себя виноватым перед коллегой. Он рассказал Саше, что ему пришлось невольно помочь его командиру искать на него компромат, на что тот ответил, что ничего они там не нашли и посоветовал Олегу не переживать по пустякам:
