Вечером Коновалов вручил ему командировочное предписание об отправке на юг Анголы, на линию фронта, в одиннадцатую бригаду ФАПЛА.
* * *
Городок Онджива, недалеко от границы с Намибией, куда Олег Хайдаров был командирован в качестве переводчика советника одиннадцатой ангольской бригады, всегда ощущалась нехватка специалистов, особенно переводчиков. «Вылетишь туда завтра с утра, на АН-26», – сообщил ему старший.
Ближе к вечеру Олег, получив в хозчасти советской военной миссии фапловскую, цвета хаки форму без знаков различия, которую носили здесь все офицеры, работавшие в бригаде, независимо от звания, чтобы не вызывать лишних вопросов.
Следующим утром он отправился на аэродром, куда его доставил шофер из военной миссии. По приезду на место тот передал ему большой холщовый мешок писем для советников и специалистов одиннадцатой бригады, все с одним и тем же адресом «Десятки»: «Москва-400». Эти весточки от родных и близких накапливались в миссии, некоторые по месяцу и больше, в ожидании, когда их, наконец, прочтут. В бригадах было обычным явлением, что письма из Союза приходили пачками, когда подворачивалась очередная оказия. И такими же пачками их читали и потом по десять раз перечитывали, узнавая сразу целый ворох домашних новостей. Причем последовательность приходивших с родины посланий часто была вовсе не хронологической: письмо, отправленное пару недель назад, могло прийти через три месяца и, наивно ожидая ответа на какой-то конкретный вопрос, можно было получить его с таким опозданием, что смысла в ответе не было уже никакого. Бывало так, что поссорившись по какому-то пустяку (а такое, при столь долгой разлуке с близкими и при слишком обострившемся восприятии всего происходящего, случалось сплошь и рядом), сидящий в бригаде командировочный все равно еще долгое время, расслабившись, получал признания в любви, напомаженные «поцелуйчики» и прочую эпистолярную лирику, а потом вдруг – бац! – и «ну и козел же ты, Петя/Вася/Коля, как я все это время с тобой жила?!».
Разыскав на стоянке кубинский АН-26, Олег представился командиру корабля, симпатичному «кубашу» Орландо, с которым пару раз пересекался, помогая Вениаминычу и завхозу отряда решать бытовые вопросы. Командир сообщил, что минут через пятнадцать он собирается запускать двигатели.
Кубинцы в Анголе летали без бортпереводчика, как это было на работавших здесь советских лайнерах, чьи функции вполне успешно выполнял штатный член команды, радист, выучивший необходимые авиационные термины и фразы, используемые в переговорах с диспетчером и с другими бортами в воздухе. Радист нередко дополнительно связывался и со своими, «кубашами», лучше фапловцев знающими все, что творится вокруг аэродрома. Это было особенно ценно на юге, где диспетчерами часто назначали не слишком грамотных солдат-ангольцев, быстро обучив их нехитрым, как ошибочно считалось, навыкам ведения радиопереговоров и слежения за обстановкой в воздухе. Между тем хороший авиадиспетчер для экипажа, особенно в сложных метеоусловиях и при сложной военной обстановке, иногда как опытный и надежный поводырь для слабовидящего: одна его неверная команда, данная в результате неправильной оценки воздушной обстановки, уже не говоря об ошибочных данных, касающихся атмосферного давления на земле, по которым пилот выставляет высотомер, – и пиши пропало.
После двух с половиной часов полета до Лубанго они начали снижаться над аэродромом, выстреливая тепловые «ловушки» от стингеров. Благополучно сев, экипаж был встречен объятиями земляков и сбивчивыми расспросами о том, как там, какие новости «на Большой земле» и на родине. Олег же, попрощавшись с командиром и экипажем, пошел искать свой транспорт до Ондживы. Показав водителю командировочное удостоверение, guia de marcha, в котором был указан конечный пункт назначения, он занял место в крытом брезентом кузове ГАЗ-66 вместе с фапловцами, и уже через несколько минут, в сопровождении БТР, они вырулили на дорогу, ведущую в Ондживу, и прибыли туда, слава богу, без приключений часа через четыре.
Онджива, небольшой городок с несколькими одно-этажными домиками, где жили советские специалисты и советники, и разместившимися вокруг них круглыми и прямоугольными домами местных жителей с крытыми соломой крышами и плетеными из прутьев, словно корзина, стенами. Он был крайним южным постом, где стояла бригада правительственных войск и где еще хоть в какой-то степени сохранялась «советская власть» или то, чем она здесь называлась. Советники и переводчики, проживавшие тут, занимались подготовкой личного состава одиннадцатой бригады ФАПЛА, ремонтом техники, планированием боевых операций и организацией охраны следовавших на север, в Лубанго, транспортных колонн правительственных войск, воевавших с группировкой УНИТА.
Далеко к северу от Ондживы базировалась кубинская авиация, которая, тем не менее, иногда привлекалась при атаках на унитовцев в этом районе.
Хоть это и мало кем соблюдалось, но прибывавший в командировку «в бригаду» советник или переводчик по требованию начальства писал завещание – как бы мрачно это ни звучало – на случай своей возможной гибели.
Бригада ФАПЛА стояла на позициях в нескольких километрах от Ондживы. Городок тоже охранялся фапловцами, хотя наши советники были здесь вооружены постоянным, находящимся при них в кобуре пистолетом и личным автоматом, который выдавался при выезде на учения или на военные операции. По-серьезному, без поддержки с земли и воздуха от подразделений Южно-Африканской республики, соваться в Ондживу унитовцы боялись: в основном они действовали ночью, исподтишка, особенно когда из Лубанго привозили продовольствие, боеприпасы или, что бывало крайне редко, заказы, сделанные через «Совиспано» для наших специалистов. Кубинцев в этих районах Анголы было не встретить: согласно международному договору, Куба не могла дислоцировать своих военных южнее 16 параллели.
Дальше вниз, на юг, начиналась территория Намибии, контролируемая ЮАР, и все это пространство уже было совсем не спокойным. Повсюду рыскали унитовцы, и местные жители, а также работающие здесь специалисты время от времени натыкались на следы их присутствия и подрывной деятельности: обстрелянный автобус, подорвавшийся на мине транспорт. Наших «на югах» недолюбливали, но терпели, отчасти потому, что советская транспортная авиация привозила сюда провиант, оружие и прочее, что часто рано или поздно оказывалось в руках все тех же унитовцев. Про местных жителей говорили, что днем они мирно пашут землю или работают в советском военном городке, а ночью минируют дороги или бродят с автоматами в поисках наживы.
Кроме постоянной боевой угрозы со стороны УНИТА, в Ондживе существовала реальная опасность подхватить малярию, которой болели обычно один за другим, как только кто-нибудь подхватывал эту неприятную гадость: вещь излечимая, но при случающихся рецидивах она может посадить печень и другие жизненно важные органы. Небезопасной была и местная фауна, реки, где крокодил однажды утянул зазевавшегося рыбака-ангольца, а стая пираний за считанные секунды выела своими острыми как бритва зубами морду коровы, которая неосмотрительно зашла попить воды. При этом природа вокруг была просто ошеломительной. Олег поражался красоте африканских ландшафтов и бурной растительности налитых влагой лесов. Время от времени, обычно ночью, какая-нибудь группа унитовцев обрабатывала поселок и его окрестности из миномета. В большей степени это делалось для острастки, чтобы помнили, кто здесь истинный хозяин. Тем не менее, на случай таких обстрелов перед каждым домом, включая хибары местных жителей за пределами городка, вырывались окопы, в которые прятались сразу же, как слышался хлопок, возвещавший о начале обстрела.
