Доехав уже поздним вечером до самой крайней точки Острова, Гриша припарковал машину и предложил Вале искупаться. На пляже уже не было ни души. Вода со стороны залива, у правого бока косы, смотревшего на город, была тихой и гладкой, словно это был вовсе не океан, а сильно соленое озеро. Наплевав на условности, они разделись догола и долго, словно дети, плескались и плавали, после чего, изможденные, вывалились из воды на песок и занялись любовью, неспешно и самозабвенно. Далеко за полночь они вернулись в Валин номер в «Панораме», откуда Гриша вышел только утром.
Как и предполагалось, следующим вечером в большом столичном кинотеатре под открытым небом, носившем имя Карла Маркса, наибольший фурор на ангольцев, пришедших на концерт советского коллектива, произвели действия фокусника Сергея Безрукова. Его номер с монетками, которые он «вытаскивал» у зрителей то из-за пазухи, то из кармана или из-за уха и с победным звоном бросал к себе в железное ведро, оказался самым популярным и был повторен на бис. Олег, которого эта интрига захватила не меньше, чем простых ангольских зрителей, потом узнал у самого Сергея секрет этого нехитрого трюка: держа ведро между большим и остальными пальцами правой руки, он прижимал ими пригоршню монет. «Собирая» левой рукой денежный урожай, якобы спрятанный на теле или в карманах зрителя, он по-хозяйски «сбрасывал» его в ведро, одновременно освобождая по одной-две монеты, зажатые между пальцами и его внутренней стенкой. Микрофон на длинном проводе, который он продолжал держать в той же левой руке, обеспечивал громкое, слышное на весь зал падение звонкой монеты на дно металлической емкости.
Номера, в том числе и собственного коллектива, объявлял руководитель «Народной мозаики», а переводил конферанс Гриша, вызвавшийся подменить уставшую с дороги и чуть приболевшую Лизу. Объявляя номер Вали, Гриша чувствовал себя особенно гордо, оглядывая свою новую подругу на сцене и угадывая под ее цветастым народным сарафаном статное тело, которым он любовался всю прошедшую ночь. Поймав на себе взгляд Гриши, севшего на первый ряд и буквально раздевавшего ее глазами, Валя, не прерывая необычайно страстную народную песню «Матушка» из репертуара Лидии Руслановой (кто мог подумать, что Гриша когда-нибудь полюбит это дремучее советское старье?!), незаметно улыбнулась Григорию со сцены уголком своих изящных, чуть припухлых губ:
Эх, матушка, грустно мне,
Боярыня, скучно мне…
Боярыня, грустно мне.
Понимая, что Гриша сейчас, как тетерев на току, никого и ничего не слышит и не видит, кроме ее по-деревенски крепкой, стройной фигуры и божественного грудного голоса, Валя со сцены медленно оглядела его с ног до головы и слегка прищурила озорной взгляд:
Время молодцу жениться,
Пора ехать, ехать со двора…
Ко Настасьину двору…
После концерта с Лизой и Валей за компанию они направились в советскую военную миссию, где на следующий день «Мозаика» должна была также выступать, уже перед нашими советниками и специалистами. Целью была выстраданная для Лизы встреча с Олегом, который и не подозревал, какой сюрприз и даже больше – шок! – его ожидает. Подойдя к воротам миссии Гриша попросил кубинца-охранника через дежурного вызвать к воротам переводчика Хайдарова, что тот и сделал. Своих спутниц он попросил сесть в его «Рено» и не высовываться.
Обменявшим рукопожатием с Олегом, Гриша доверительно шепнул ему:
– Брат, ты только не волнуйся.
– А в чем дело? – непонимающе посмотрел на него Олег. – Ты знаешь, я сегодня так напахался, что мне уже не до шуток, да и спать охота.
– Сейчас я познакомлю тебя с двумя очаровательными дамами, и одну из них ты точно знаешь, – заинтриговал его Гриша.
– Да что ты мне голову морочишь? – начал вскипать Олег, пока Гриша вел его к машине. Гриша открыл зад-нюю дверцу, и Олег увидел Валю и Лизу. Немая сцена. Григорий предложил Валентине выйти прогуляться, посоветовав Олегу с Лизой сесть в машину, подальше от чужих глаз, и спокойно все обговорить.
– Мы прогуляемся и вернемся через пятнадцать минут, – предупредил Гриша, – а потом готовься ехать на Кинашиш, в «Куку», Мигель нас уже ждет. Там сможете договорить.
Григорий с Валентиной взялись за руки и неспешно удалились. Олег открыл переднюю пассажирскую дверь «Рено» и предложил Лизе сесть. Закрыв дверку, он обошел машину и сел на место водителя.
– Как странно. После того, как ты долго-долго едешь, летишь, потом снова едешь, кажется, что жизнь только из этого и состоит, из вечного движения. Вперед. – Лиза достала из сумочки сигарету и пару раз повернула ручкой на дверце, приспуская стекло со своей стороны. – Скажи, а твое время здесь двигалось в какую сторону? Неужели всегда вперед и так ни разу не останавливалось? Вот как сейчас?
– Ноль часов ноль минут. Ты об этом? – попытался уточнить Олег.
– Пожалуй, так будет точнее всего. Когда только от тебя, уже не от обстоятельств или от других людей, зависит, заведутся ли часы и снова по-деловому затикают, тик-так, тик-так, и все снова пойдет своим чередом. Или же эти самые ходики с охрипшей кукушкой надо будет выбросить, чтобы купить новые.
– Ты думаешь, старые уже ходить не будут? Что мастер уже ничего не исправит? – Он внимательно посмотрел в ее увлажнившиеся глаза.
– Мастер – это ведь мы, разве нет?
– И то, что между нами.
– И тот, кто между нами, – уточнила Лиза.
– Как она, Маша, расскажи мне о ней поподробнее? – Олег вдруг решил бросить этот пафосный, как ему в какой-то момент показалось, обмен репликами.
– Хорошо. Я тебе говорила, по телефону, когда ты звонил с корабля: ей везде хорошо. На тебя очень похожа. Если обидят или, если даже посчитает, что ее обидели, может долго молчать, дуться, а потом зато все выдать, так, чтобы никому мало не показалось. Тут тебе и истерика, и слезы, и обиды – на всех и на вся.
– А у меня что – и обижаться уже повода нет? Или Игорь уже не повод? – Олег зло чиркнул зажигалкой и закурил, нервно опустив вниз стекло со своей стороны.
За окном, в двух шагах от них, сидящих в тесном авто, расцветала роскошная африканская ночь. Кусты и деревья, каждый во что горазд, отдавали накопленный и нагулянный за день аромат цветов; ветер, который и днем дул не слишком сильно, сейчас будто выключили, отчего слышались звуки цикад и тропических лягушек, невидимых в траве, но издававших монотонный и необычайно громкий, навязчивый перезвон, похожий на вечное соло маримбы, ангольского ксилофона.
Лиза ничего не ответила, и они сидели молча, пока Олег, усилием воли откинув в сторону тяжелые мысли, не прервал воцарившуюся тишину:
– Я даже представить себе такого не мог! Кому из ребят скажешь – не поверят. Чтобы жена взяла и приехала. Не по вызову к мужу, через «Десятку», не в командировку, «по делу срочно», а просто, минуя парткомы, кордоны и прочие там комсомольские характеристики, условности и запреты! Ты понимаешь, что ты, блин, круче декабристки? Ведь даже тогда не было выездных виз из Союза, которые нужно было получать. Мандатных комиссий, собеседований и всякой прочей ерунды! А как ты переводчицей вдруг заделалась? Я же помню, ты всего пару слов и знала по-португальски, типа, кому се шама и меу номе э Лиза?
