Вернувшись в Луанду, самолет, как обычно, до того, как его покинет экипаж, еще какое-то время находился на стоянке с включенными двигателями: летчики получали замечания и указания от командира по итогам дня. Олег тоже минут пять сидел безмолвно на своем месте рядом с СПУ, специальным переговорным устройством. Он глядел вокруг себя, будто запоминая на всю отведенную ему далее жизнь ставшие родными шпангоуты и стрингеры, образующие затянутый изнутри дерматином каркас самолета, чуть замутненные накрапывающим дождем иллюминаторы, открытую дверь в кабину пилотов, откуда доносился деловой и спокойный, приглушенный шумом затихающих двигателей разговор экипажа. Олег безмолвно прощался со своим АН-12-ым, четвертым по счету за прошедший год с небольшим и за примерно восемьсот часов в небе Анголы…
* * *
В 10.20 Хайдаров подъехал к советской военной миссии. Григорий был уже внутри, на территории, и поприветствовал его деловым кивком головы:
– Не суетись и отвечай, когда тебя спросят. Я договорился с Протасовым, что тоже зайду к нему с письмом, которое касается твоего дела.
– Дела? Меня уже судят? – Олег нервно усмехнулся и последовал за товарищем, минуя дневального, в кабинет, на котором было написано: «Начальник финансовой части Протасов М. В.».
Подполковник сидел за своим столом и, увидев Хайдарова и сопровождавшего его Григория, съязвил:
– Защитничка с собой привел, лейтенант?
Гриша протянул ему пакет с телеграммой:
– Михаил Викторович, я, как вы помните, из «Якуталмаза», вот мне просили для вас передать копию письма товарищу генералу.
– А ты, стало быть, типа, суд присяжных или как там его? – Протасов несколько умерил свой сарказм, при этом понимая, что рекомендательное письмо – оно и есть всего-навсего «рекомендательное».
– Все эти ваши писульки, товарищ Соболев, они у вас на гражданке, может, и срабатывают. А у нас поступают так, как велит закон военного времени и наша партийная, точнее, профсоюзная совесть. – Протасов строго посмотрел на висевший по правую руку от него портрет Л. И. Брежнева с густыми, задранными вверх бровями. – И совесть наша не дремлет!
Подполковник открыл конверт и торопливо пробормотал себе под нос текст телеграммы:
– «…всегда находился при командире отряда и при экипаже… отличник боевой подготовки… пытливый, усердный и настойчивый в изучении матчасти… совестливый и самокритичный, в быту скромен, во внеслужебных контактах с местным населением не замечен». Не замечен! – Протасов заметно оживился. – А вот Горохов Николай Валерианович, между прочим, твой сослуживец и коллега, – Хайдаров, слышишь? – как раз в этих внеслужебных контактах тебя и уличает!
Григорий слегка подтолкнул Олега, чтобы тот не молчал и что-то ответил:
– Товарищ подполковник, да Горохов сам все время с местными бразильцами трется. Чему у них, у капиталистов можно примерному комсомольцу научиться? Я, конечно, ни на что не намекаю, но, как говорится, «а судьи кто?». – Григорий снова незаметно ткнул Олега локтем в бок, намекая, что тот уже говорит лишнее.
– Судьи – те, кто надо! – Протасов чуть повысил голос. – Наш советский суд, как известно, самый гуманный суд в мире! Короче, что я тебе скажу, Соболев. Твое желание выручить своего друга-фарцовщика, наверное, заслуживает понимания. Но не более того. Ты разве не видишь, что он совсем распустился, как вы, молодежь, выражаетесь, оборзел? Все нормальные советские граждане сдают валюту, как завещал великий классик… тьфу, как его? – Подполковник наморщил лоб, пытаясь вспомнить фамилию автора.
– Булгаков, Михал Афанасич! – Гриша поспешил вовремя вставить фамилию полузапрещенного в СССР писателя.
– Во! Так что, Хайдаров, телеграммой своей можешь вытереть себе задницу! И готовься, дело это я передаю в военную прокуратуру. Там тобой займутся люди серьезные, не чета мне, доброму и мягкому. Они тебе объяснят, почем фунт лиха и прочно вдолбят в твою башку, что взрослых, особенно старших по званию, надо уважать!
Олег опустил голову в пол и стал мысленно прощаться на неопределенное время с Лизой и Машенькой. Когда слово снова взял Гриша:
– Товарищ Протасов!
– Ну, Соболев, что еще? – подполковник уже закрывал папку с личным делом Хайдарова, откладывая ее в сторону.
– А позвольте вернуться к внеслужебным контактам?
– Что же тебе не ясно, вроде, уже все обсудили? – Протасов приподнялся со стула, давая понять, что аудиенция закончена. – Я и так вам слишком много времени уделил, у меня уже обед стынет и рюмка греется.
– Всего одну секундочку! – Григорий приоткрыл дверь кабинета начфина, выходящую в коридор, и буквально за рукав выудил оттуда молодую анголку лет 25, невысокую, но стройную, с крепким африканским задом, в смелой короткой юбке и легкой кофточке с глубоким декольте, щедро открывавшим пышную, необъятных размеров грудь. – Вот, познакомьтесь. Если угодно, вновь: Мария де Консейсан Жетулиу Варгаш, уличное прозвище – Мария «Имакулада» или «Непорочная», девушка, простите, товарищ подполковник, легкого, даже наилегчайшего поведения; ареал трудовой деятельности – площадь Кинашиш и прилегающие к ней дурно пахнущие переулки Луанды. Мария утверждает, что хорошо и даже близко вас знает, о чем написала соответствующее заявление Главному советнику военной миссии СССР при Народной Республике Ангола. Копия заявления, для использования – на ваше усмотрение – девушкой прилагается. – Григорий положил бумагу на стол перед финансистом, повернув текст так, чтобы Протасов смог его без труда прочитать.
Подполковник, все это время стоявший, словно замороженный, в том же положении, в котором начал было подниматься, чтобы выдворить друзей из комнаты, так и не разогнув коленей, плюхнулся обратно в кресло.
– Не соизволите ли прочесть? – поинтересовался Гриша не без легкой иронии в голосе. Протасов продолжал молчать и даже едва дышал, будто сел на кол и боялся причинить себе дополнительную физическую боль излишними телодвижениями. – А, не желаете? Ну, тогда позвольте мне. – Григорий взял бумагу со стола и начал уверенно переводить с листа, особенно четко, почти по слогам проговаривая ключевые, на его взгляд, слова:
Камарада Протáссиу, все время просивший меня называть его просто «Мищща», познакомился со мной неподалеку от отеля «Кука», где я работала с клиентами, и пригласил меня в снятый им специально для встречи номер восемьсот семнадцать на восьмом этаже. – Григорий сделал короткую паузу и взглянул на подполковника. Лицо начфина было усеяно крупными как горошины каплями пота, одна из них, самая большая, в ту самую секунду уже висела на кончике носа и была готова упасть на папку с делом Олега Хайдарова. – Далее, – продолжил Григорий, – камарада Мищща зашел со мной в туалетную комнату гостиничного номера и со словами «лавáр-лавáр, лимпа-лимпа»
[33] наполнил ванну горячей водой, высыпал туда полную пачку какого-то белого порошка, размешал и потом долго мыл и тер мою кожу во всех местах при помощи губки, которую он называл «мащáлку». Губка и фрагмент коробки от белого порошка с его названием прилагается в качестве вещественного доказательства.
