– Странно, – сделал вывод Степанов. – Значит, она не профессионалка. А проделала все виртуозно, комар носа не подточит. Неужели продумала все заранее?
Елена слушала полковника, но не могла вникнуть в то, что он говорил. Ее мозг атрофировался, любая информация тщетно пыталась проникнуть в него и разбивалась о глухую стену непонимания. Ей было ясно лишь одно: все плохо, не просто плохо, а ужасно. Света исчезла, и отыскать ее в миллиардном потоке людей – все равно что найти иголку в стоге сена.
Они регулярно ездили в полицию, их бесконечно допрашивали. Пытались зацепиться хоть за что-то, выудить какие-то сведения, могущие пролить свет на похищение. Елена и Игорь называли имена и фамилии друзей, коллег, сослуживцев, Светиных подруг и учителей. Тех тоже вызывали и допрашивали – но все безрезультатно.
Так пролетела неделя. Елене стали звонить с работы – без нее там был аврал. Нужно было срочно ехать в садик или брать отпуск за свой счет. Елена впервые за это время взглянула в зеркало и увидела, что половина головы у нее седая. Ее это оставило полностью равнодушной. Она натянула пальто, тяжело ступая, вышла из квартиры, села в машину и на автопилоте тронулась с места.
В саду все смотрели с жалостью и сочувствием, говорили вполголоса, словно боялись нарушить чей-то сон. Маша, опухшая от слез, мелькала, как тень, стараясь не попадаться на глаза начальнице. Ее трижды за это время вызывали на допрос, но она ничего не могла рассказать о Наталье, которую видела всего один раз в жизни.
Елена сидела в своем любимом мягком кожаном кресле, тупо уставившись в экран компьютера, и мысли ее бродили далеко от работы.
Она думала о том, почему это произошло именно с ней. Отчего Наталья пришла в их дом, а не в чей-нибудь другой? Случайно ли она познакомилась с Машей или нарочно искала пути, ведущие именно к Елене? Но для чего, зачем?..
Дверь приоткрылась, и в нее просунулось лицо методистки.
– Ради бога, простите, Елена Витальевна. Вопрос жизни и смерти.
«Жизни и смерти, – с горечью повторила про себя Елена. – Что эта расфуфыренная девица может знать о жизни и тем более о смерти?»
– Я слушаю, – с трудом разлепив губы, проговорила она.
– Я не знаю, как мне поделить группы с логопедом. По алфавиту или по желанию родителей.
– Какая разница? Поделите по желанию.
Елене показалось, что она подняла многокилограммовую штангу – так тяжело ей далась эта простая, короткая фраза. Методист с готовностью закивала головой.
– Большое спасибо. Так и поступлю.
Она ушла. Елена снова уткнулась в компьютер в надежде сделать хоть что-нибудь полезное, но в это время позвонил Игорь. Он тоже был на работе.
– Лялечка, как ты?
– Нормально. – Елена закусила губы, чтобы не разрыдаться. – А ты?
– Со мной все в порядке. Ты скоро домой?
– Часа через полтора. А что?
– Степанов звонил. Сказал, что нужно подъехать.
– Зачем? Почему он мне не позвонил? – Елена вскочила с кресла.
– Он не сказал зачем. Просто попросил приехать, когда мы будем свободны.
– Господи, Игорь, я с ума сойду! Вдруг что-то новое о Свете? Почему ты его не спросил!
– Лялечка, я пытался. Он сказал, что это не телефонный разговор.
– Я немедленно ухожу. Где тебя забрать? – Елена уже поспешно складывала в стол бумаги. Сердце ее подпрыгивало, руки стали ледяными.
– Встретимся прямо в полиции, – проговорил Игорь. – Это будет быстрее. Я возьму такси и приеду.
– Ладно, давай так. – Елена отложила телефон и включила динамик внутренней связи. – Маша! Срочно ко мне!
Через минуту влетела Маша, с круглыми от испуга глазами.
– Да, Елена Витальевна! Что-то случилось?
– Мне надо ехать. Меня вызывают в полицию. Что-то срочное.
– Ой, хоть бы что-то хорошее! – Маша прижала к груди ладошки. – Вы езжайте, Елена Витальевна, езжайте, не волнуйтесь. Мы справимся.
– Спасибо. – Елена пошла к порогу. – Если будут звонить из округа, скажешь, что я ушла по семейным обстоятельствам. Они в курсе. И проверь новую воспитательницу из средней группы, мне кажется, она плохо детишек одевает на прогулку.
– Обязательно. – Маша пропустила Елену в коридор и закрыла дверь кабинета.
14
…Ей снова снился все тот же сон. Огромная серая и пустая комната. Бесконечные ряды облупленных деревянных кроватей. Такие же облупленные белые оконные рамы. Открытые полки-стеллажи, а на них дешевые и старые игрушки: одноглазые медведи, куклы с наполовину выдранными волосами, машинки без колес, пластмассовые кубики со следами детских зубов. Отвратительно пахло кипяченым молоком. Этот запах наводил на нее тоску.
Тоска жила в животе, где-то под самыми ребрами, холодная, похожая на скользкую лягушку. Холод от нее распространялся по всему телу, проникал в сердце, в голову. Она жалась к батарее, стараясь согреться. Стояла в углу, прижав к себе одного из одноглазых мишек. Смотрела в окно – там была ранняя весна, черный снег с проплешинами грязи, блеклое голубое небо, стая встрепанных воробьев, атакующих лужу. Тоска была и там, за окном. Она была везде с того самого момента, как она услышала громкий, насмешливый голос:
– Эй, хромая! Хромоножка! Кто тебе ногу обрубил?
Она близоруко сощурилась и увидела рыжего мальчишку лет семи. Глаза хитрые и наглые, нос в веснушках. Пока она придумывала, что ответить, он презрительно заржал:
– Да ты еще и слепая. Хромая и слепая! Хромая и слепая!
Откуда-то из-за его спины вылетела целая ватага ребятишек, в основном мальчишки, но были там и девочки. Все тыкали в нее пальцами и орали до хрипоты:
– Хромая! Слепая!
– Тихо! – перекрыл гудящий улей голос воспитательницы. – Как вам не стыдно! Девочка новенькая, совсем малышка. Ну да, она плохо видит и хромает немного. Разве можно из-за этого ее дразнить?
Дети примолкли, но на их лицах не было раскаяния. Как только воспитательница отошла, тот же рыжий с силой ткнул ее в бок. Другой пацан больно ущипнул за руку.
– Хромая!
Она ойкнула и схватилась за то место, где на глазах кожа наливалась синяком.
– Так тебе и надо, – пропищала над ее ухом тощая белобрысая девчонка.
Она не понимала, отчего так сразу все ее возненавидели. Там, откуда она приехала, ее любили и жалели, добрые нянечки в белых халатах гладили ее по голове, водили за ручку, давали яблочко или конфетку. Там не было этой огромной неуютной палаты, больше похожей на тюремную камеру. Комнаты там были маленькие, светлые, с яркой цветной мебелью, с вышитыми шторками на окнах. Там она была самой старшей, остальные не умели говорить и едва ходили. Почему ее не оставили там, в ее уютном жилище, с милой, ласковой Софьей Сергеевной?
