– Ты с ума сошла! – Елена почувствовала, как по спине ползет холодок. – Кеши давно нет. Пора смириться и жить дальше. Ты молодая, красивая, у тебя все впереди.
– Ошибаешься. Все позади. Никогда больше я не буду счастлива. Никогда.
Елена, ничего больше не говоря, обняла ее и повлекла за собой. Женька вяло сопротивлялась, но все-таки Елене удалось увести ее с кладбища, посадить в такси и доставить домой. Она собственноручно вымыла подругу под душем и уложила в постель.
Утром Елена с тяжелым сердцем ушла на работу. Она боялась, что Женька тронулась умом и что-нибудь сделает над собой. Тряслась она весь рабочий день, но, когда вернулась в квартиру, оказалось, что Женька дома. Стоит на кухне у плиты и жарит картошку. Елена вздохнула с облегчением.
С этого дня их жизнь постепенно стала входить в привычную колею. Женька больше на кладбище одна не убегала, лицо ее утратило пугающую бледность, щеки слегка округлились. Она по-прежнему жила у Елены, готовила и убиралась. Только щебетать перестала, сделалась молчаливой и немногословной. Иногда Елена натыкалась на ее взгляд, тот самый, которым она смотрела на нее в страшный вечер у Кешиной могилы. Однако Елена не могла допустить мысли о том, что Женька затаила на нее злобу. Она списывала ее взгляд на общее нервное состояние, вполне объяснимое после отказа от ребенка и тяжелых родов.
Незаметно пролетел год. Срок Елениного распределения подошел к концу. Она была несказанно рада. Ей было жаль оставлять Женьку, но она так устала от нее, что мечтала уехать как можно скорее. Совесть особенно ее не мучила: Женька в последние месяцы почти оправилась от потрясений, стала снова краситься, наряжаться, пару раз даже ее проводил до дому какой-то вполне приличный мужчина. Елена, однако, видела, что в глубине души у Женьки так и осталась кровавая рана, едва затянувшаяся тонкой пленкой, но готовая разорваться при первом же неосторожном движении. Но что она могла сделать? Не ехать в Москву, остаться в Курчатове? Продолжать прозябать в этой дыре, видеть каждый день мерзкую физиономию заведующей, тащиться по раздолбанным тротуарам в свою убогую квартирку? Носиться с Женькой, как с писаной торбой, позабыв о своей личной жизни? К этому Елена готова не была. Она решила, что сделала все, что было в ее силах.
Ясным октябрьским деньком она простилась с Женькой, расцеловала ее и, взяв с нее твердое слово, что она будет писать и звонить, села в поезд. Дома ее уже ждали празднично накрытый стол и толпа родственников, пришедших поздравить Елену с окончанием распределительной ссылки. Неделю она отдыхала, затем устроилась в хороший ведомственный садик логопедом и психологом.
Сначала Елена регулярно звонила Женьке по межгороду: примерно раз в десять дней. Интересовалась тем, как она живет. Женька вяло отвечала, что живет нормально, работает. Подробностей нормальной жизни не сообщала. Сама первая не звонила. Постепенно Елене надоело тянуть на себе нудный разговор ни о чем. Она стала звонить реже. Потом перешла на письма. Женька отвечала через два письма на третье. Затем и вовсе перестала отвечать.
Елена работала с увлечением, встречалась с друзьями, занялась байдарочным спортом, сплавлялась по рекам с компанией веселых бородачей и отчаянных девчонок в бейсболках. Она загорела, поздоровела, окрепла, и три года работы по распределению в провинциальной дыре постепенно стерлись из ее памяти так же, как соседская златокудрая девчонка и ее больной ребенок, сданный в приют. Иногда все же Елена вспоминала Женьку, и ей становилось не по себе, неловко и неприятно. Она давала себе зарок как-нибудь съездить в Курчатов, но конкретных планов не строила.
Потом Елена познакомилась с Игорем. Они стали встречаться, затем вместе жить. Ходили в походы, путешествовали, зарабатывали на собственное жилье, машину, дачу. Родилась Светка. Когда акушерка принесла Елене в палату крошечный спеленутый сверток и сунула ей его в руки со словами: «На, держи дочку», она почувствовала, как внутри все тает от ощущения безграничного, глупого бабьего счастья. По щекам покатились слезы, губы сами собой сложились в улыбку. Малышка мирно сосала грудь, причмокивая, Елена полулежала, опершись на локоть, и думала, что вся ее прошлая жизнь – ерунда, бледная копия того, что происходит сейчас. Странно, но в этот момент она совершенно не вспомнила о Женьке и брошенном ею ребенке. Брошенном по ее, Елениному, совету…
22
…Елена очнулась и подняла голову. Директриса смотрела на нее в ожидании.
– Простите, – пробормотала Елена. – Скажите, могу я узнать имя матери Ульяны Золотовой? У вас ведь есть какие-то документы?
– Зачем это вам? – удивилась директриса.
– Пожалуйста! – Елена умоляюще сложила руки. – Для меня это очень важно.
– Вообще-то мы не имеем права давать такие сведения. – Женщина нахмурилась.
– Поймите, эта Золотова похитила мою дочь. Мне нужно понять, для чего она это сделала.
– Если Ульяна Золотова преступница, тогда почему здесь нет полиции? – продолжала упорствовать директриса.
– Я ничего не сказала полиции, – опустив голову, прошептала Елена. – Просто нашла в кармане дочкиной кофты билет на поезд и поехала сюда. Света пропала почти три недели назад. Ульяна работала у нас в доме репетитором. Однажды она увезла с собой мою девочку, запудрив ей мозги, что они едут на дачу к друзьям. С тех пор Свету не нашли… Пожалуйста, я вас прошу! Вы одна можете мне сейчас помочь.
– Но для этого нужно лезть в архив. – Директриса вздохнула. – Вам действительно так принципиальны эти сведения? Как это поможет вернуть вашу дочь?
– Поможет. Мне нужно знать, кто мать Золотовой. Поверьте, я не просто так прошу. – Елена поднялась со стула.
– Ну хорошо, – сдалась Галина Ивановна. – Сделаем так. Вы спускайтесь вниз и побудьте около вахты. А я посмотрю то, что вам нужно.
– Спасибо. – Елена вышла из кабинета и спустилась по лестнице на первый этаж.
Вестибюль был по-прежнему пуст, и Елена удивилась, где же дети. Словно в ответ на ее вопрос, откуда-то из недр коридора раздались веселые голоса и в холл выбежала стайка девчонок лет десяти-одиннадцати. Все они были хорошо одетые, розовощекие и вполне довольные жизнью. О чем-то переговариваясь, они прошли мимо охранника и скрылись за дверью с надписью «Столовая».
Елена подошла к вахте и остановилась. У нее кружилась голова. Неужели Ульяна – это Женькина дочка, та самая, которую они сдали в приют? Если да, то, получается, она пришла к ним в дом не случайно! Но зачем? Зачем?! Откуда-то узнала, что Елена причастна к ее сиротству, и решила отомстить? В ушах у Елены все звучали слова директрисы: «Ей несладко пришлось. Ее клевали, обижали…» Больной ребенок, один в жестоком, беспощадном мире. Кто знает, что она пережила, прежде чем выросла? И виновата в этом Елена…
Послышался цокот каблуков, и в вестибюль вышла Галина Ивановна. Оглянулась по сторонам по-хозяйски и направилась прямиком к Елене. «Господи, – с тоской подумала та, – пусть мать Золотовой звали как-то иначе. Анна или Ольга. Пусть только не так, не так…»
