С этого дня для Ульяны началась совсем иная жизнь. Ее перестали бить, травить и гонять. Арсения свозила ее в больницу, там ее внимательно осмотрели доктора и записали на операцию. Одновременно с этим она стала заниматься в группе лечебной физкультуры в недавно открывшемся ортопедическом центре. Ездить приходилось далеко, на другой конец города, и Арсения добилась, чтобы Ульяну возил на машине детдомовский шофер.
Реабилитолог, молодая симпатичная девушка, работала с ней не покладая рук: гоняла на тренажерах, делала массаж, заставляла плавать в бассейне до изнеможения. Иногда было так тяжело, что хотелось расплакаться, бросить все и убежать. Но она представляла, как расстроится Арсения Борисовна, и, стиснув зубы, снова и снова тянулась на резиновом коврике и отчаянно гребла ногами, держась рукой за пенопластовый плотик.
Через полгода таких тренировок она хромала значительно меньше, а через полтора – думать забыла о своем увечье. Тогда же подошла очередь на операцию, ее близорукость уменьшили с десяти диоптрий до двух. Она подросла, поправилась, щеки ее порозовели. У нее завелись наконец друзья.
Осенью она пошла в первый класс. Учиться ей было на удивление легко, задачки и примеры щелкались как орешки. Письмо тоже не доставляло никаких хлопот. Арсения страшно гордилась ее успехами, просто расцветала, просматривая ее дневник, весь в пятерках. Она часто брала ее к себе домой.
Жила Арсения на окраине городка, в старом, но добротном частном доме. Семья у нее была большая – муж, пожилая мать и два сына-школьника. Все они отнеслись к маленькой детдомовке с теплотой и вниманием. Старушка норовила подсунуть баранку или конфету, глава семьи научил кататься на велике, а мальчишки с удовольствие играли с ней в салки и жмурки. Сама Арсения оказалась знатной кулинаркой – ее борщам и котлетам не было равных.
Иногда, сидя за большим столом в светлой, чистой горнице, Ульяна мечтала о том, чтобы Арсения удочерила ее. Не то чтобы ей плохо жилось в детдоме – с некоторых пор ее там ценили и уважали. Но приютское существование не шло ни в какое сравнение с жизнью в настоящей, хлебосольной и дружной семье, с домашним очагом, бережно лелеемым и оберегаемым хозяйкой. С милыми и добрыми семейными традициями, шумными днями рождения, походами на рыбалку и шашлыки, пышными румяными пирогами из печи. Ульяна ждала, что воспитательница сама заведет разговор об усыновлении. Но та молчала. И в душе у Ульяны постепенно поселилась обида. Сначала она была крошечным комочком, но потом пустила корни, ростки, заколосилась, заполняя собою все нутро.
Она больше не верила Арсении. Все ее благодеяния казались ей неискренними, фальшивыми. Подумаешь, добилась операции на глаза. Подумаешь, вылечила хромоту. А в дом к себе взять оказалось слабо`! Конечно, кому она нужна, брошеная калека, от которой даже родная мать отказалась.
Мать… Она никогда прежде не думала о ней, ей просто некогда было об этом думать – жизнь была тяжелым испытанием, вечной борьбой. Но становясь старше, Ульяна все чаще размышляла над тем, как могло случиться, что самый родной и близкий человек бросил ее, беспомощную, на произвол судьбы. Она попыталась расспросить об этом Арсению – та отвечала уклончиво, мол, молодая девчонка, родила вне брака, не справлялась, решила бросить ребенка.
– Чего о ней вспоминать, – сказала она Ульяне. – Она за все эти годы ни разу не навестила тебя. Значит, у нее своя жизнь. Плохая ли, хорошая, но своя.
Ульяну этот ответ не удовлетворил. Ей пошел четырнадцатый год, и она была взрослой не по возрасту. Чем дальше, тем больше ковался ее характер. От маленькой беспомощной девочки не осталось следа. Рослая, сильная, спортивная, она могла дать сдачи любому мальчишке. А те, в свою очередь, души в ней не чаяли. Рыжий, который травил ее в детстве, признался в любви и бегал за ней хвостом, рабски исполняя любую ее прихоть. Были и другие.
Помимо физической силы природа дала Ульяне еще и отличные мозги. Она продолжала лидировать в учебе, особенно ей удавались точные науки – математика, физика, химия. Но вместо того, чтобы налегать на предметы и готовиться к поступлению в колледж или институт, Ульяна все свои способности бросила на другое: она без устали плела интриги, верховодила детдомовскими пацанами, по которым и без ее идей плакала скамья подсудимых. Ей нравилось быть этакой атаманшей, дерзить учителям и воспитателям, наводить ужас на более тихих воспитанников. К Арсении домой она давно не ходила, была с ней холодно вежлива и нарочито отстранена. Та сначала недоумевала, пыталась вызвать ее на разговор, потом смирилась и общалась с ней в том же официальном тоне.
Неизвестно, как бы повернулось дальше, возможно, Ульяна со своей шайкой попала бы в руки полиции и получила бы свой первый срок. Но тут судьба приготовила ей сюрприз.
Им оказался младший сын Арсении Колька. Они давно не виделись, с тех пор, как Ульяна перестала бывать в доме у воспитательницы. Колька запомнился Ульяне лопоухим и вихрастым мальчишкой с чуть припухшими губами и хитрым взглядом зеленовато-карих глаз. Когда-то они с веселым визгом носились по просторному двору, салили друг друга или прятались за сараем в лопухах, отчаянно сдерживаясь, чтобы не захохотать в полный голос. Как-то он научил ее играть в шахматы: просто, за один вечер. Расставил на старенькой потертой доске деревянные фигуры, показал:
– Гляди: это слон, он ходит по диагонали, а это конь – он скачет. Ты должна съесть моего короля, он может только топтаться на месте. Зато королева – вон, бегает, куда захочет. Ну а это пешки, то есть солдаты. Могут ходить всего на шаг вперед и только прямо.
Ульяна молча кивала. Потом уверенно двинула черную пешку. За ней другую. На пятом ходу Колька поставил ей мат. Следующие две партии она продула на седьмом ходу. А четвертую выиграла! Колька наморщил курносый нос, почесал курчавую голову и удивленно хмыкнул:
– Ну ты даешь. Девчонки в шахматы не играют.
Ульяна молча и с достоинством пожала плечами…
Она совсем позабыла о Кольке и не сразу узнала его в высоком, плечистом пареньке, который однажды утром встретился ей на крылечке детдома. Ульяна хотела пройти мимо, но он вдруг окликнул ее:
– Уля! Ты? – На нее глянули знакомые хитро прищуренные глаза. – Неужто не признала? Какая ты стала… – он замялся, а во взгляде явственно читалось восхищение.
Она наконец, поняла, кто перед ней. Пренебрежительно поджала губы.
– Ты что здесь делаешь?
– Да вот, к мамке пришел. Батя кое-что просил ей передать. Какие-то документы. – Он потряс перед носом у Ульяны тоненькой файловой папкой.
– А… – неопределенно протянула она и хотела пройти мимо, но Колька осторожно удержал ее за руку.
– Постой. Не уходи. Дождись меня, я мигом.
– Зачем? – Она лениво приподняла точеную бровь.
– Ну просто, – он смущенно опустил глаза. – Сто лет не виделись. Проболтаем. Ты почему к нам больше не ходишь? Мамка переживает.
– Очень надо к вам ходить, – грубо сказала Ульяна.
