Они потихоньку плыли на середину озера, одновременно углубляясь в чащу.
– Красота какая, – выдохнула Светка, жадно оглядываясь по сторонам. – Как в сказке. Вот-вот Иван-царевич прискачет. Или Баба-яга вылетит на ступе.
«Дура, – с отчаянием подумала Ульяна. – Вот ведь дура! Блаженная, не от мира сего. Все-то ей нравится, Ивана-царевича ждет…» Ей вдруг захотелось ударить Светку. С размаха толкнуть ее в грудь или шлепнуть по лицу. Или крикнуть на нее матом…
– Ты обещала дать мне погрести, – робко напомнила девчонка.
– Сейчас. – Они были почти на середине. Берег тонул в тумане. Ульяна зябко поежилась и протянула Светке весло. – На, возьми.
Та схватила весло с таким рвением, будто собиралась выиграть регату.
– Садись рядом. Вот сюда.
Светка, осторожно балансируя, перебралась на среднее сиденье.
– Теперь греби. Вот так, от себя. Не торопись, медленно.
Несколько минут они молча и одновременно гребли. Слышен был лишь скрип уключин.
– Смотри! У меня получается! – восторженно шепнула Светка.
– Молодец.
– Натусь, дай второе весло. Я одна буду.
Ульяна пожала плечами и отдала Светке весло. Перелезла на нос.
– Я гребу! Ура-а!!!! – на все озеро прокричала Светка. С берега ей ответило гулкое эхо. – Можешь сфоткать меня? Сфоткай, пожалуйста!
– Сейчас. Чуть позже. – Ульяна с тоской оглянулась по сторонам. Никого. Тишина. И снова мелкий, несмелый дождик… – Сейчас… – Она резко навалилась на борт.
Лодка накренилась. Светка вскрикнула от неожиданности. Ульяна продолжала изо всех сил раскачивать старую дяди-Петину посудину. Перед ее глазами маячило белое от испуга Светкино лицо.
– Натуся! Ты что? Наташ, мы же перевернемся…
Лодка черпнула бортом воду.
– Мамочка! – крикнула Светка.
В следующее мгновение они оказались по горло в ледяной воде. От холода захватило дух. Ульяна оттолкнула лодку подальше от себя и Светки, стиснула зубы и принялась энергично работать руками и ногами.
– На помощь! Тону! – Светка барахталась в воде, поднимая брызги.
Глаза ее были безумными, перекошенный рот жадно ловил воздух. Ульяна, стараясь не смотреть на нее, поплыла к берегу. Тело ее постепенно привыкало к холоду, дыхание стало ровным, сердце замедлило бешеные удары.
– Помогите… тону… Наташ… – Голос за ее спиной звучал все тише и слабей. Потом и вовсе стих.
Наступило безмолвие. «Все», – подумала Ульяна и ничего не почувствовала. Она была уже совсем близко к берегу. Ноги ее коснулись илистого дна. «Не подхватить бы простуду», – мелькнуло у нее в голове. У Арсении есть бутылочка самогона – нужно будет выпить рюмку-другую… Она двинулась к камышам, с силой разгребая воду руками…
25
…– Ку-ку, – в пятый раз сказала кукушка и умолкла.
– А-а-а! – закричала Елена и принялась колотить по воде кулаками. – А-а-а-а…
Перед глазами сгущалась обморочная зелень, ноги давно потеряли чувствительность. Она поняла, что еще минута – и наступит конец.
Ну и хорошо. Пусть. Зачем ей жить без Светки? А так они встретятся, обязательно и непременно. Не зря же дочка приходила к ней во сне – просила помочь. Ей, наверное, одиноко и страшно одной. Они будут вдвоем, вместе, как две русалки. Игоря только жалко. Как он останется один без них? Как? Как-нибудь…
– Доча, я иду к тебе, – непослушными губами прошептала Елена, – сейчас… я сейчас… доча моя…
– Мама…
Елена вздрогнула. Голос звучал слабо, но отчетливо. Светкин голос! Она узнала бы его из тысячи. Значит ли это, что они обе умерли? Они обе на том свете?
– Мам…
Елена открыла глаза. Изо рта шел пар. По воде тянулась дождевая рябь. Отчетливо было видно, как ветер колышет деревья на берегу, нагибая их почти до земли.
Нет, она жива. Она видит это сизое, покрытое тучами небо, серую воду, камыши. И голос… он идет оттуда. Из камышей. Из зарослей ельника чуть впереди, по тропинке. Родной, самый лучший в мире голос.
– Мама…
Она рванулась и, рассекая воду, пошла по скользкому илу. Споткнулась, упала, черпнула ртом воды. Закашлялась натужно, оттолкнулась от дна. Встала. Снова пошла. Снова упала.
– Мама… Мам…
Пальцы Елены ухватились за длинную осоку. Она с трудом вылезла на берег. Тут же сердце сдавила чья-то железная рука. Елена со стоном упала на траву и поползла к ельнику.
– Мама, мамочка! – Из ветвей на нее глядела Светка.
– Доченька… – Елена доползла. Схватила Светку за руку. Она была как лед. Со Светкиных волос капала вода, одежда насквозь промокла. – Светка! Милая! Ты жива!!! Господи, спасибо тебе, спасибо!! – Елена покрывала поцелуями оледеневшее лицо дочери.
Светка, рыдая и дрожа всем телом, прижималась к ее груди,
– Прости меня, мамочка, прости!
– Что она сделала с тобой, эта гадина! Она хотела тебя утопить?! Да? Говори, сейчас же! Отвечай! Мы найдем ее. Сейчас… сюда… полиция… – Елена почувствовала, что больше не в силах произнести ни слова.
Горло сжал спазм. Надо уходить отсюда. Идти в поселок. Согреться под горячим душем. Принять аспирину. Скорее, скорей…
– Мама, прошу тебя… – Светка глядела на нее с мольбой, синие губы ее тряслись. – Пожалуйста, не надо полиции! Пожалуйста!! Она меня спасла. Наташа.
– Спасла? Что ты несешь? – Елена в ярости встряхнула Светку и тут увидела Наталью. Та сидела позади в кустах, такая же мокрая. В глазах ее горел мрачный огонь. – Ты! Тварь! Убийца! – прошипела Елена. – Ты ответишь за все, что сделала. Слышишь? Ответишь!
Наталья знакомым жестом склонила голову набок и молчала. Повисла зловещая и напряженная пауза. В тишине было слышно, как всхлипывает Светка.
– Да, я отвечу, – произнесла наконец Наталья спокойным, будничным тоном. – А вы? – Она смерила Елену пристальным и уничтожающим взглядом, так что та невольно опустила голову. – Вы ведь ни за что не будете отвечать. Никогда. Вы. Не ответите за свою подругу. Женю Золотову.
Она отчетливо чеканила каждую фразу. На ее лице не дрогнул ни один мускул. Светка робко смотрела на Елену, по щекам ее ползли слезы.
– Мам, это правда? Наташа мне все рассказала. Как ты с ее мамой дружила. И как уговорила ее оставить ребенка в больнице. Мама, она так мучилась! Так страдала!! Зачем ты? Зачем?
Елена ощутила, как к горлу подкатил ком. Глаза наполнились теплой влагой. Наталья положила руку на худенькое, вздрагивающее плечико Светки.
– Не надо, не плачь. Бесполезно. Такие, как она, никогда не чувствуют себя виноватыми. Все другие – да, но не они.
