По возвращении своем в Москву Малиновский доложил начальнику охранного отделения о намерении Центрального Комитета партии провести его в Думу. Департамент полиции ухватился за эту мысль и, доложив министру внутренних дел, решил оказать, со своей стороны, содействие к проведению Малиновского в Думу. Таким образом он и прошел в Думу. Будучи уже избранным в члены Думы, Малиновский в конце октября 1912 г. ездил по поручению Ленина в село Зуево (на границе Владимирской губернии) под вымышленным именем Эйвальда пригласить депутата от рабочих Самойлова на конгресс в Краков. Состоя членом Думы, Малиновский произносил речи, частью составленные им самим, частью Лениным, Зиновьевым и другими лицами. Но раньше произнесения речи корректировались директором Департамента полиции. Таким образом, происходила какая-то игра между Лениным и департаментом, причем роль последнего была чисто провокаторская, тогда как Ленин и не подозревал, что Малиновский служит в охранке. Когда он, по моему настоянию, оставил Думу и уехал за границу, то в печати за границей распространились слухи о настоящей роли Малиновского. Приехав в Австрию, он явился к Ленину, и, несмотря на противоречивые объявления причин своего ухода из Думы, он был оправдан партийным судом, а появившиеся в печати и в обществе слухи о провокаторстве Малиновского были опровержены самим Лениным»
[86].
Замечу, что Малиновский регулярно передавал письма Ленина, Крупской и других лидеров большевиков в Департамент полиции. Так, 26 июня 1912 г. полковник Заварзин доносил из Москвы: «Имею честь представить Вашему превосходительству копию дешифрованного химического текста письма, полученного секретным сотрудником вверенного мне отделения “Портным” от лидера большевиков Ленина»
[87].
Малиновский передал в Департамент полиции архив фракции Госдумы от РСДРП. Там посмотрели, пересняли и вернули в целости и сохранности. До конца 1912 г. Малиновский написал 157 донесений в Департамент полиции.
Официальных материалов о деятельности Малиновского нет в открытой литературе. Видимо, большинство документов, связанных с его деятельностью, хранятся в секретных фондах архивов. Поэтому приходится пользоваться воспоминаниями. Так, А. Шаповал в своей книге «В изгнании» (М., Госиздат, 1927) писал: «Малиновскому удалось обмануть партийную комиссию и самого Ленина. С необыкновенной ловкостью Малиновский сумел представить обвинение против него как меньшевистскую интригу. После реабилитации Малиновскому было в Париже устроено торжественное публичное заседание. Речь Малиновского, говорившего об условиях работы в Государственной думе, дышала такой искренностью, что у меня не могло явиться и тени сомнения в его преданности интересам партии».
Большевик Алексей Рогожин, в 1930-х гг. оказавшийся в эмиграции, писал, что в Париже действовала особая комиссия по расследованию провокации в России, и эта «комиссия состояла из… трех провокаторов, а именно: Малиновского, Черномазова и Житомирского. Малиновский от имени комиссии ходил к Бурцеву и добивался от него связей в Петербурге для борьбы с охранкой. Кажется, Бурцев, хоть и не веривший вполне в предательство Малиновского, в информации и связях ему все же отказал. В начале Первой мировой войны появилось известие в печати, что Малиновский был на фронте и погиб там смертью славных. Ленин, реабилитировавший его в Праге, счел нужным напечатать в своем женевском “Социал-демократе” (№ 33 от 1 ноября 1914 г.) некролог Малиновскому, и в этом некрологе, вопреки всеобщему убеждению в провокаторстве Малиновского, написал:
“Малиновский был политически честным человеком, и легенда о его провокации создана сознательными клеветниками… Мы обязаны… уберечь его память от злостной клеветы, очистить его имя и его честь от позорящих наветов”.
Когда довольно скоро обнаружилось, что Малиновский не убит, а находится в немецком плену, Ленин вступил с ним в оживленные отношения. Мы имеем об этом весьма интересную справку:
“Как видно из писем Ленина, имеющихся в деле Верховного трибунала о Малиновском, Малиновский находился в личной переписке с Лениным, Зиновьевым и Крупской, выполняя партийные поручения по ведению большевистской пропаганды среди военнопленных” (см. Письма П. Аксельрода и Ю. Мартова. Берлин, с. 292).
Любопытно, что как раз накануне февральской революции, а именно в женевском “Социал-демократе” (№ 58 от 31 января 1917 г.) Ленин счел нужным вновь заняться делом Малиновского и вновь подтвердить его реабилитацию. Ленин писал:
“Комиссия допросила ряд свидетелей и самого Малиновского, собрала письменные показания целого ряда товарищей, составивших много сот страниц, установила неприглядную роль определенных лиц в распространении неверных слухов. Комиссия пришла к единогласному убеждению, что обвинения в провокации абсолютно вздорны”»
[88].
А теперь вновь дадим слово генералу Джунковскому:
«Когда наступил большевистский переворот, Малиновский покаялся перед партией и решился приехать в Москву с целью принести повинную, надеясь на снисхождение партии. Его судили в Верховном трибунале в Кремле в ноябре 1918 г. Обвинителем был Крыленко, председательствовал Дьяконов. Я в то время был арестован и содержался в Смоленске в губчека. Меня вызвали в качестве свидетеля, привезли с конвоем в Москву; я должен был подтвердить показания, данные мною Чрезвычайной следственной комиссии правительства Керенского. Трибунал отнесся к провокационной деятельности Малиновского со всей строгостью и, не приняв во внимание его чистосердечное раскаяние, присудил его к высшей мере наказания – к расстрелу; приговор был приведен в исполнение в ту же ночь.
Так кончилась затея, начатая охранным отделением и продолженная Департаментом полиции. Кому принес больше пользы Малиновский – Ленину или розыску, трудно сказать. Думаю, что Департаменту полиции от него было пользы немного, вернее, он отвлекал внимание Белецкого от серьезных дел. Белецкий тешил себя тем, что видный представитель думской социал-демократической фракции его сотрудник, а то, что это была игра с огнем и недостойная, на это он закрывал глаза»
[89].
Между прочим, и Ленин считал, что Малиновский принес партии больше пользы, чем вреда.
Ну что ж, Маркс в свое время сказал: «В политике ради известной цели можно заключить союз даже с самим чертом – нужно быть только уверенным, что проведешь черта, а не черт тебя» (ПСС.Т. 8. С. 410).
Ну а позже (22 июня 1941 г.) Черчилль скажет: «Если бы Гитлер вторгся в ад, я бы вступил в союз с самим Сатаной».
Вторым, без сомнения, по важности агентом охранки был Яков Абрамович Житомирский. Родился он в 1880 г. в Ростове-на-Дону в мещанской семье. В 19 лет поступил на медицинский факультет Берлинского университета. Там вступил в кружок немецких социал-демократов и вскоре был завербован германской полицией. В 1902 г. «кураторы» сдали его руководителю русской берлинской агентуры Департамента полиции А.М. Гартингу.
