И снова обратимся к документу. В уже упоминавшихся нами прежде актах ярославского Спасского монастыря сохранилась жалованная грамота, датированная августом 1511 г. В ней великий князь жаловал монашескую братию пустым местом в городе Ярославле со следующей припискою к пожалованию: «И кто у них (монастырских старцев. — В.П.) на том месте на пустом учнут жити и тем их людем з городскими людьми к сотским и к десятским с тяглыми людьми не тянут ни в какие протори ни в разметы опричь посошные службы и пищалного наряду и городового дела (выделено нами. — В.П.)…»
[144]. Из текста грамоты следует, что на городское население, на посадских людей (и, надо полагать, на «тянущую» к городу сельскую округу) налагался ряд повинностей, чрезвычайно важных с точки зрения государства и потому не могущих быть отмененными, — это посошная служба (суть которой заключалась в том, что сборные с «земли» посошные люди выполняли при войске всякого рода вспомогательные работы), это городовое дело — строительство, ремонт и поддержание в боеготовом состоянии городских укреплений (аналогичная повинность, кстати, существовала и в Великом княжестве Литовском), и, наконец, повинность, имеющая прямое отношение к нашему вопросу, — «пищальный наряд».
Касательно этой новой повинности, введенной в начале правления Василия III, И. Пахомов писал, что она была введена как результат того, что «эксперименты с переманиванием на службу жолнеров не могли принести желаемых результатов», и тогда власти ввели новую повинность
[145]. Все же мы не согласимся с такой трактовкой причин появления «пищального наряда» (как разновидности, на первых порах, «посошной» повинности — только так, под видом хорошо известной и знакомой, привычной повинности, власти могли учредить нечто новое). Эксперименты с приглашением наемников (не говоря уже о специалистах), конных и пеших, продолжались и после 1511 г., в ходе 1-й Смоленской войны 1512–1522 г. Видимо, дело было несколько в другом — «наряжание» пищальников с «земли» позволяло властям быстро нарастить численность пехоты, вооруженной огнестрельным оружием, при этом она стоила несравненно дешевле, нежели иноземные наемники, жолнеры и ландскнехты.
Что представлял из себя «пищальный наряд», из текста жалованной грамоты Спасскому монастырю совершенно неясно. Однако в нашем распоряжении есть любопытный новгородский документ, в деталях описывающий функционирование «пищального наряда». Осеню 1545 г. в Новгород пришла государева грамота, согласно которой велено было в преддверии похода на Казань «с ноугородцких же посадов, и с пригородов с посадов, и с рядов, и с погостов, нарядити 2000 человек пищальников, половина их 1000 человек на конех, а другая половина 1000 человек пеших (сразу обращает на себя внимание деталь — половина от затребованных пищальников должна была быть конной. — В.П.)…».
В грамоте также подробно расписывались и требования к выставляемым новгородцами пищальникам. Прежде всего пешие пищальники должны были позаботиться о том, чтобы у них были суда (очевидно, для того, чтобы они могли принять участие в походе в составе судовой рати, поскольку русские полки ходили на Казань одновременно и по реке, «плавной» ратью, и берегом, ратью конной. — В.П.). Точно так же должны были иметь свои суда и конные пищальники, «в чем им корм и запас свой в Новгород в Нижний провадити».
Само собой, от пищальников требовалось, чтобы было у них, «у конных и у пеших, у всякого человека, по пищали по ручной», а также «на пищаль по 12 гривенок безменных зелья, да по 12 гривенок безменных же свинцу на ядра (гривенка — синоним фунта, несколько больше 0,4 кг. — В.П. При весе обычной пищальной пули около 12–14 г из 12 гривенок свинца можно было отлить более 300 пуль)…». Кроме того, на пищальниках должны были быть «на всех на них однорядки, или сермяги, крашены»
[146].
Во исполнение государева указа в феврале 1546 г. в Новгород были посланы писцы, которые по итогам повальной описи доложили, что «нынеча с Новагорода с Великого, с черных дворов и с гостиных с 4202 дворов, и с теми дворы, на которых живут пушкари и пищалники, опричь пожарных дворов и корчемных дворов, и что в площадь отошло, взятии пищалников 1271 человек, половина конных, а другая пеших»
[147]. Еще 260 пищальников, также пополам пеших и конных, должна была выставить Старая Русса со своих 1473 с полудвором тяглых дворов. 131 тяглый двор Новой Руссы, что в Шелонской пятине, выставлял 12 конных и 12 пеших пищальников, 68 тяглых порховских дворов–6 конных и 6 пеших пищальников, 177 живущих тяглых дворов Яма–32, также пополам тех и других, и т. д.
[148]
Стоит заметить, что присланные из Москвы писцы тщательно подошли к порученному им делу, отмечая разночтения между старыми записями в писцовых книгах и реальностью. Так, Микита Владыкин и подьячий Богдан Рукавок, посланные в Шелонскую пятину, сравнив старые записи по погостам Свинорецкому и Опоцкому, сократили норму выставляемых с них пищальников вдвое, с 6 до 3 (двух пеших и одного конного), поскольку вместо 30 живущих тяглых дворов в них оказалось налицо только 14
[149].
Тем не менее определенных злоупотреблений избежать при исполнении требований «наряда» все-таки не удалось. В одной из новгородских летописей сохранилось известие о сыске по поводу невыставления 40 положенных по «наряду» пищальников на казанскую службу. «В том же году 54 (7054, т. е. 1545/1546 г. — В.П.), перепустя зиму, в лете (т. е. летом 1546 г. — В.П.) возили к Москве опалных людей полу третьяцати человек (т. е. 35. — В.П.) новгородцов, што была опала от великого князя в том, што в спорех с сурожаны не доставили в пищалникы сорока человек; и животы оу них отписали и к Москве свезли, а дворы их оценив на старостах доправили»
[150].
История эта имела продолжение. Новгородские пищальники попробовали было заступиться за своих товарищей и подать челобитную государю, «выехавшю на прохлад поездити потешитися» под Коломной (здесь, судя по всему, собралось русское войско в ожидании прихода крымского «царя» Сахиб-Гирея I, и в составе этой рати были и набранные с Новгорода пищальники). Воспользовавшись моментом, «начата государю бити челом пищалники ноугородцкия, а их было человек с пятдесят». Иван, настроенный «потешитися», отказался их принять и приказал их «отослати», недовольные же этим новгородцы «начата посланником государским сопротивитися, бити колпаки и грязью шибати». Разгневанный таким непочтением к его посланцам, юный великий князь (еще не царь) «велел дворяном своим, которые за ним ехали, их (т. е. пищальников. — В.П.) отослати», и это решение привело к кровопролитию. Пищальники оказали дворянам сопротивление, те напустились на новгородцев и оттеснили их к посаду, откуда высыпали товарищи челобитчиков и «стали на бой и почали битися ослопы (любопытная деталь — не с топорами и саблями они вышли, а с ослопами. — В.П.) и ис пищалей стреляти». Государевы дворяне не замедлили ответить «из луков и саблями», «и бысть бой велик и мертвых по пяти, — писал летописец, излагая официальную точку зрения на этот инцидент, — по шти на обе стороны», так что Иван и его свита были вынуждены возвращаться к своему стану иным путем
[151]. Разгневанный Иван потребовал разобраться, как получилось и «по чьему науку бысть сие съпротивство», и по итогам разбирательства были казнены бояре князь И.И. Кубенской и Ф.С. и В.М. Воронцовы «по прежнему их неудобьству, что многые мзды в государьстве его взимаху во многых государьскых и земьскых делех (следует ли этот пассаж, явно позаимствованный составителем летописи из произнесенного перед казнью приговора, понимать как намек на то, что казненные бояре были причастны к злоупотреблениям во время набора новгородских пищальников? — В.П.)…»
[152].
