На наш взгляд, если и вести речь о перенимании стороннего опыта при учреждении стрелецкого войска, то этот опыт будет не турецкий. Как было отмечено выше, сама идея отборного «регулярного» войска вполне могла быть позаимствована из византийской традиции. Что же касается военной составляющей, то ее черты определялись теми условиями, в которых предстояло действовать (и в которых уже действовали пищальники) стрельцам, — это осадная война и огневая поддержка действий поместной конницы. На самостоятельную роль на поле боя, подобно западноевропейской связке пикинеры — аркебузиры, стрельцы не претендовали. Впрочем, по-другому и быть не могло — особенности восточноевропейского «ТВД» (неразвитая инфраструктура, редкое и малочисленное население, на юге — степь, открытые пространства, на западе и северо-западе — густые леса и болота) не позволяли в полной мере развернуться тяжелой пехоте, оснащенной древковым оружием и привыкшей сражаться в плотных боевых построениях. Напротив, легкой пехоте, вооруженной огнестрельным оружием, и в большей степени приспособленной к «малой» войне с ее набегами, скоротечными стычками и рейдами, было воевать несравненно легче, да и по эффективности она была выше, чем тяжелая.
Ближайшим аналогом стрелецкой пехоты (название, кстати, говорящее само за себя — стрелецкая пехота) будет, пожалуй, наемная польско-литовская пехота, жолнеры и драбы, немцы, поляки, чехи, венгры. А уж с драбами/жолнерами русские ратники познакомились еще на рубеже XV–XVI вв. и даже успели не только сразиться с ними, но и вместе с ними бились с государевыми недругами. Пешие наемные роты, которые привлекались на службу польскими королями и великими князьями литовскими в то время, преимущественно состояли из стрелков — сперва это были арбалетчики, «разбавленные» стрелками из примитивных ручниц. В конце XV в. типичный пехотный «почт» в пешей роте в среднем имел 9 бойцов — копейщика и 8 стрелков или копейщика, щитоносца-павезьера и 7 стрелков. Например, набранные в 1496 г. 6 пеших рот насчитывали 104 почта с 99 конными воинами, 26 знаменосцами, 44 щитоносцами-павезьерами, 625 арбалетчиками и 235 стрелками из ручниц. Для примера можно привести роспись набранной в том году пешей роты ротмистра Пиотровского. В 20 ее «почтах» насчитывалось 16 копейщиков, 6 знаменосцев, 10 павезьеров, 44 стрелка из ручниц и 128 арбалетчиков
[235]. В 1-й половине XVI в. арбалетчиков постепенно вытесняют аркебузиры. Динамику процесса демонстрируют следующие цифры. В 1500 г. под началом ротмистра Калуша было 20 «десятков» со 124 стрелками из ручниц, 18 арбалетчиками, 10 павезьерами, 19 копейщиками и 6 прапорщиками. Рота же ротмистра Антонио Мора в 1553 г. имела в своем составе 10 «десятков», 54 стрелка из ручниц, 19 копейщиков, 2 прапорщиков и 1 барабанщика. В 1569 г. почт ротмистра А. Косиньского насчитывал 3 конных воина, 2 прапорщика, 2 барабанщика, 10 пехотинцев в доспехе (2 с аркебузами и 8 с топорами и древковым оружием), 31 стрелка и 1 копейщика, почт его товарища В. Косиньского имел 2 копейщиков в доспехе и 12 стрелков
[236]. К тому же поляки в кампаниях на юго-востоке Европы успешно использовали легкую полевую артиллерию и вагенбург — как это было, к примеру, в сражении при Обертыне в 1531 г. Тогда пехота и артиллерия, размещенные гетманом Я. Тарновским в вагенбурге, отразили огнем атаки противника, после чего контратака польской конницы довершила разгром неприятеля.
Подводя общий итог, мы осторожно выскажем предположение, что важнейшими причинами, оказавшими решающее воздействие на появление стрелецкого войска, были в первую очередь причины политического свойства — стремление верховной власти обзавестись надежной, безусловно преданной персоне государя военной силой, которая всегда была бы под рукой, на случай внутриполитических осложнений. На втором плане ей «подыгрывало» желание Ивана IV и его советников соответствовать статусу православного царя, отсюда и попытка реформировать царский двор по византийской модели, в т. ч. и с созданием постоянного войска, конного и пешего. Если же вести речь о чисто военных причинах, то они играли, на наш взгляд, третьестепенную роль, ибо стрельцы на первых порах вовсе не должны были заменить собой пищальников, боеспособность и организация которых находилась для того времени на удовлетворительном уровне. Образцом же для стрельцов послужили, скорее всего, польско-литовские пешие наемные роты. Впрочем, полностью исключить опосредованное восточное (через крымский образец) влияние мы не можем. Но оно играло, судя по всему, отнюдь не ведущую, не определяющую роль. Первенствующее значение, на наш взгляд, имел восточноевропейский опыт, творчески переработанный и применный к конкретным русским условиям.
Стрелецкая «повседневность»
Учрежденное в 1550 г., стрелецкое войско недолго оставалось неизменным. Успешное боевое крещение «огненных стрелцов» во время 3-й Казанской экспедиции очень скоро запустило механизмы их изменения и трансформации. Долговременные «командировки» московских стрельцов в «горячие точки», прерывавшие, и порой навсегда, личную связь отосланных в «дальконные грады» воинников с государем, необходимость содержать гарнизоны в многочисленных пограничных «украинных» городах, желание иметь в своем распоряжении побольше зарекомендовавших себя с лучшей стороны ратников (вкупе с политикой на разграничение обязанностей служилых и тяглых «чинов», о чем уже говорилось прежде), совершенствование тактики использования стрельцов на поле боя, да мало ли что еще — все это способствовало тому, что стрелецкое войско меняется. Меняется его численность, его предназначение, структура, характер содержания, подчиненность, да что там говорить — размывается постепенно и сам элитарный характер стрелецкой пехоты (впрочем, справедливости ради стоит отметь, что попытки восстановить особый статус если не всех, то хотя бы части стрельцов, предпринимались позднее). К Смутному времени стрельцы подошли уже иными — при всей внешней схожести со стрельцами образца 1550 г. они к тому времени стали несколько другими. Об этой эволюции, которая проявлялась в деталях стрелецкой «повседневности», и пойдет речь в этой главе.
Структура, организация и численность стрелецкого войска
Характеристику устройства стрелецкого войска во 2-й половине XVI — начале XVII в. начнем, пожалуй, с его численности. Согласно той самой записи из Русского Хронографа, в момент своего учреждения стрелецкое войско насчитывало 3 тыс. бойцов, сведенных в 6 пятисотенных статей. Однако в таком составе «выборные» московские стрельцы пребывали недолго. Отлично зарекомендовав себя во время казанского кризиса 1551–1552 гг. и 3-й Казани осенью 1552 г., стрелецкая пехота полностью оправдала возложенные на нее на первых порах надежды, и, очевидно, в Москве решили нарастить ее состав. Этому же, очевидно, в немалой степени поспособствовала и установившаяся тогда же практика длительных командировок стрелецких приказов целиком или их «вексилляций» (если Москва Третий Рим, то почему не может быть ее легионов и их вексилляций?) в «дальноконные грады» — уже в 1551 г. одна из статей отправилась в Казань охранять особу нового казанского царя Шах-Али (ну и одновременно присматривать за ним — но об этом поподробнее потом), а некоторое количество — в новопостроенный Свияжск.
