Удивляться таким темпам восстановления из небытия московского стрелецкого войска не стоит — новая династия остро нуждалась в надежной военной силе, которую можно было противопоставить тем же казакам, вольготно чувствовавшим себя в условиях всеобщего хаоса и анархии. И это не говоря уже о врагах внешних — королевич Владислав вовсе не собирался отказываться от преподнесенного ему титула московского царя, и надо было ожидать новой его попытки воссесть на московском престоле (и, забегая вперед, отметим, что долго ждать этого не пришлось).
Правда, как видно из списка московских стрелецких приказов 1613 г., численность московских стрельцов после Смуты полностью не восстановилась — с уходом 2 приказов в 1606 г. в Астрахань на их место не были «прибраны» новые стрелецкие приборы, и это положение сохранилось, согласно сметной росписи 7139 г., до самого начала 30-х гг. XVII в.
[276] Лишь весной 1631 г. были сформированы новые приказы, и число несущих службу в столице Русского государства стрелецких приказов выросло до II
[277]. Очевидно, что увеличение численности московского стрелецкого войска в 1631 г. было обусловлено подготовкой Москвы ко 2-й Смоленской войне, в которой она намеревалась взять реванш за потерю Смоленска и унижения, перенесенные от поляков в годы Смуты. Собственно говоря, со Смоленской войны, 2-й по счету (первая была во времена Василия III в 1512–1522 гг.), в истории стрелецкого войска начинается новая страница, которая давно заслуживает отдельного исследования.
Но вернемся обратно к стрельцам, на этот раз к городовым. О городовых стрельцах сведений в первых послесмутных временах сохранилось и того меньше. В принципе не подлежит сомнению, что и они были сильно потрепаны Смутой, в особенности стрельцы в городах на «польской» и «литовской» «украинах». Один характерный пример из воеводской «сказки» — «брянских и рословских стрельцов было во Брянску з головою и с сотники 300 ч[еловек], а в нынешнем 124 году в генваре по сказке брянского воеводы Петра Воейкова во Брянску тех стрельцов ныне 177 ч[еловек], а достальные побиты в Лисовского приход, а иные от бедности розбрелися (выделено нами. — В.П.)…»
[278]. Впрочем, и «жилецким» стрельцам на «немецкой» «украине», которым пришлось сражаться с возжелавшими наложить свою тяжелую руку на русский Северо-Запад шведами, досталось — если в конце XVI в. во Пскове было как минимум 1000 стрельцов, то в 1616 г. их осталось только 400
[279].
Любопытные сведения о городовых «жилецких» стрельцах сообщает Разряд 7124 г. (1615/16). На его страницах упоминаются городовые стрельцы переяславль-рязанские, михайловские, калужские, тульские, дедиловские, епифанские и мценские общим числом 945, посланные в составе государевой рати осаждать захваченный поляками Смоленск. В разряде упомянуты также и ярославские стрельцы (50 человек). В «полках» в этом году также были оставшиеся за смоленской службой (т. е. не посланные под Смоленск) 150 новосильских стрельцов, 90 рязанских, 25 конных и 124 пеших михайловских стрельца, 30 шацких и 19 брянских. Из Зарайска в «полк» были отправлены 70 зарайских стрельцов, а из Данкова–161 пеший стрелец, а 200 конных астраханских стрельцов вместе с другими ратными людьми отправились «воевать» Литву
[280]. Всего выходит 1864 городовых стрельца, которые отправились в поход в составе полевых ратей. А дальше в разряде следует длинный список городов (приведем его полностью — интересна «география» стрелецких гарнизонов), в которых «живут» стрельцы.
В этот перечень входили Вязьма (с 200 стрельцами по «штату»), Дорогобуж (согласно разряду, в этот город, ставший, как и сто лет назад, пограничным, надлежало прибрать 100 стрельцов), Белая (200), Торопец (260), Невель (300), Псков (400 старых и 220 новоприборных), Изборск (56), Остров (50), Опочка (80), Себеж (270), Тихвин (300), Ржев (прибрать 100), Торжок (прибрать 100), Тверь (прибрать 50), Кирилло-Белозерский монастырь (100), Белоозеро (140), Вологда (300), Кострома (100), Романов (40), Ярославль (150), Переяславль-Залесский (80), Арзамас (48), Нижний Новгород (200), Муром (в разряде указано, что «по Лисовского вестем велено прибрать 100 ч[еловек] стрельцов (выделено нами. — В.П.)…»), Суздаль (14), Владимир (35), Коломна (100), Кашира (80), Гремячий (20), Алексин (25), Тула (100 стрельцов, оставшихся от смоленской службы), Дедилов (50), Епифань (25 конных), Переяславль-Рязанский (остаток от смоленской службы 200 стрельцов), Михайлов (остаток 124 пеших стрельца), Пронск (также остаток–19 стрельцов), Зарайск (70), Венев (50), Одоев (100), Шацк (остаток 30 стрельцов), Волхов (30), Козельск (50), Мещовск (13), Перемышль (70), Лихвин (38), Мценск (50), Новосиль (остаток 40), Брянск (177), Стародуб (200), Рыльск (100), Новгород-Северский (150), Путивль (100 и еще 200 черниговских стрельцов), Воронеж (200), Ливны (200), Елец (200), Лебедянь (100), Оскол (100), Валуйки (1500 конных и 100 пеших), Белгород (243) и Курск (200)
[281]. Всего выходит вместе с теми стрельцами, которых велено прибрать, 6959 стрельцов, конных и пеших. Стоит заметить, что список этот далеко не полный — так, в нем нет сведений о стрельцах «понизовых» городов, где гарнизоны были достаточно многочисленны (в одной Астрахани «жило» несколько приказов), а также не упомянуты стрельцы городов Поморья и Сибири.
Если свести баланс воедино, то выходит, что непосредственно после Смуты численность стрелецкого войска (московские и городовые стрельцы) составила около 11–12 тыс., с добавкой же стрельцов понизовых, сибирских и поморских городов списочный состав стрелецкого войск составит 14–15 тыс., что, конечно же, существенно меньше, чем до начала великих потрясений. Не только восстановить, но и превзойти показатели досмутного времени стрелецкого войска можно, как показывают данные сметного списка 7139 г., только в начале 30-х гг. XVII в.
Оценив примерную численность стрелецкого войска в начале его истории, спустя полстолетия, сразу после Смуты и накануне 2-й Смоленской войны, перейдем к характеристике его внутреннего устройства и структуры.
