Большим дворецким в 1550 г. был боярин Д.Р. Юрьев, брат жены Ивана Грозного Анастасии. Возможно, именно он поначалу и был тем «введенным» боярином, которому были «приказаны» на первых порах стрельцы. Впрочем, нельзя исключить и такого варианта, когда в самом начале своей истории стрельцы и их начальные люди в административном и судебном отношениях были подведомственны прежде всего государевым казначеям (а в 1550 г. первым, старшим казначеем был И.П. Головин, а его «товарищем» — Ф.И. Сукин), а уж затем — дворецкому (поскольку казначеи не были боярами и окольничими, а всего лишь «техническими» специалистами). Такое предположение тем более вероятно, если принять во внимание тот факт, что, видимо, еще при Василии III установилась практика, когда пищальники были подсудны казначеям
[313].
Остается еще один важный вопрос — кому подчинялись стрельцы на раннем этапе своей истории в военно-административном отношении, в ходе военных кампаний? Центральным военно-административным учреждением московской приказной системы был, несомненно, Разрядный приказ — в некотором роде аналог современного военного министерства с весьма широкими полномочиями и сферой деятельности. «Разрядного болшого диака повинность: всем розряжать, бояры, и дворяны, и диаки, и детми боярскими, где куды государь роскажет, и вех городо дворян и детей боярских держати в ведомости, и смотрети, чтоб все были в целости», — писал неизвестный автор «Записки о царском дворе»
[314]. Нетрудно заметить, что в этом перечне обязанностей разрядного дьяка нет ничего, что указывало бы на его отношение к стрельцам. И вот что любопытно — Государев разряд, составленный вскоре после взятия Казани, молчит об участии стрельцов в казанской эпопее
[315], тогда как в частных разрядных книгах, составленных намного позднее, упоминаются стрелецкие головы со своими людьми, которые были под Казанью, не говоря уже о том, что участие стрельцов в осаде Казани подробно излагается в летописных повестях об этом важном событии
[316]. Точно так же в «Записной книге Полоцкого похода», содержащей подробную (на первый взгляд) роспись принявших участие в этом походе сил
[317], о стрельцах ничего не сказано, тогда как в тех же летописных повестях и в частных разрядных книгах, там, где речь идет об этой крупнейшей военной экспедиции Ивана Грозного, они есть
[318]. Почему? Связано ли это с тем, что эта «Записная книга», по словам отечественного исследователя К.В. Петрова, лишь фиксировала фактическую сторону события?
[319] Но в таком случае участие стрельцов государева Двора должно было быть в ней отражено — ведь Двор составлял ядро Государева полка в этом походе. Или на то есть иная причина?
Выскажем осторожное предположение — в эти первые годы своего существования стрельцы как составная часть государева Двора в военно-административном отношении еще не были подведомственны Разрядному приказу, а подчинялись (возможно) одному из дворцовых чинов — оружничему
[320], опять же по старой традиции еще времен Василия III, когда государевым «нарядом» (т. е. артиллерией) «ведал» именно этот дворцовый чин. И, возможно, на то время Разрядный приказ еще не имел права распоряжаться государевыми стрельцами
[321].
Вероятно (исходя, в частности, из записей все той же «Записной книги» и летописных повестей о взятии Полоцка), что в походе стрельцами его Государева полка командовал прежде всего сам государь, затем оружничий и нарядный воевода, государевы дворовые воеводы и в последнюю очередь — полковые воеводы, которым в помощь были приданы «царевы и великого князя» стрельцы.
Такое положение сохранялось до тех пор, пока стрельцы являлись своего рода государевой «лейб-гвардией». Однако, как уже было отмечено выше, в 60-х гг. структура стрелецкого войска с появлением сперва городовых, а затем опричных стрельцов усложнилась, к тому же и статус отдельных составных частей стрелецкого войска стал существенно различаться. Наконец, выросла и численность стрелецкого войска. Естественно, что это не могло не привести к переменам и в вопросах подчинения стрельцов тем или иным административным структурам Русского государства. В порядке рабочей гипотезы предположим, что опричное стрелецкое войско, как прежде «выборные» московские стрельцы, находилось в ведении опричного дворцового ведомства, снабжалось и финансировалось из средств, получаемых с опричных владений, равно как и в правовом отношении было подсудно главе опричного Дворца или опричному введенному боярину. Ратная же служба опричных стрельцов фиксировалась, видимо, в отдельном «опришнинском разряде»
[322].
Что же касается оказавшихся после 1565 г., когда была учреждена опричнина, в составе «земщины» московских стрельцов и тем более стрельцов городовых, то для управления ими нужна была новая административная структура, и ей стал, видимо, тот самый Стрелецкий приказ, который и возникает на рубеже 60–70-х гг. XVI в.
Характеризуя сферу компетенции Стрелецкого приказа во времена царя Алексея Михайловича, беглый московский подьячий Григорий Котошихин писал, что «в том приказе ведомы стрелетцкие приказы, московские и городовые; и собирают тем стрелцом жалованье со всего Московского Государства, с вотчинниковых крестьян, кроме царских дворцовых сел и волостей крестьян и Новгородцкого и Псковского государства, и Казани, и Астрахани, и Сибири, против того, как и крымской окуп». Кроме денежного жалования, по словам Котошихина, «с крестьян же емлют стрелецкие хлебные запасы, по указу, и велят им те запасы на всякий год ставити на Москве; а как бывает им, стрелцом, служба, и те стрелецкие запасы велят им ставити на службе, в котором городе доведется». А сидят в приказе том, продолжал подьячий, боярин и два дьяка
[323].
