«Молодость», «резвость», «доброта» и «гораздость» в стрельбе из пищалей — это еще не все требования, которые власть предъявляла к кандидатам в стрельцы. Из челобитных елецких стрельцов начала 90-х гг. XVI в. и связанных с ними других документов хорошо видно, кто мог записываться во стрельцы. Так, в 1593 г. елецкий новоприборный стрелец Милейко Семенов бил челом государю, жалуясь на кропивенского сына боярского Иван Болотникова, что он, Милейко, писался в стрельцы с Крапивны от дяди. Елецкие же стрельцы Богдашка да Васька Семеновы дети Месищева, да Ивашка Васильев сын Долгой, да Сенька Алексеев сын Лазарев, Данилка Алексеев сын Ерохин, Найденка Иванов сын Козлов писались во стрельцы «сын от отца, брат от брата, племянник от дяди». Третий елецкий стрелец, Кирейка Гаврилов сын Чукардин «прибрался» во стрельцы «от матки от своей и от братьи». Афонька же Степанов сын Шорстов поступил во стрельцы от своего тестя
[330].
И в последующем требования властей к новоприборным стрельцам оставались все те же. Так, в уже упоминавшемся прежде наказе сыну боярскому Дмитрию Дернову указывалось, что он должен «прибрать» во стрельцы «волных охочих людей, от отцов детей, и от братьи братью, и от дядь племянников, добрых и резвых, из пищалей бы стрелять горазди», а вот «худых, и молодых недорослей, и крепостных всяких людей, и посадских черных людей, и с пашни крестьян, в стрелцы не имать»
[331]. Точно так же Михаилу Кольцову, получившему назначение стрелецким головой в Чебоксары, царской грамотой, датированной январем 1626 г., предписывалось «прибирать» во стрельцы «от отцов детей, и от братьи братью, и от дядь племянников, из гулящих людей, в которых бы воровства не чаять», а кого не прибирать, так это «крепостных боярских и тяглых посадских людей и с пашни крестьян»
[332].
Впрочем, при необходимости власть могла закрыть глаза на уход во стрельцы тяглецов — лишь бы соблюдалось требование прибирать во стрельцы «от отцов детей, и от братьи братью, и от дядь племянников, добрых и резвых» и тем самым не нарушался фискальный государственный интерес. К примеру, сын боярский Епсихий Рептюхов в 1592 г. бил челом государю на своих крестьян — на Сеньку и Кондрашко Ивановых детей и на Ивашку Васильева сына Должикова, которые, по словам сына боярского, «били, государь, челом тебе, государю, те крестьяне ложна о вывознай грамоте, чтоб их из-за меня вывесть совсем, а скозали, государь, что буттось у них оставаютца на тех вытех братье, а жили буттося с ними на одной пашни». Получив же обманом царскую вывозную грамоту, Сенька и Кондрашко записались в казаки, а Ивашко Должиков — во стрельцы. В ответе же на челобитную сына боярского государь приказал «сыскать накрепко» «про Сеньку да Кондрашка, из казаков отдати Епсихею назад со всем их животом, а буде им дано наше жалованье хлебное и деньги, и все б то наше жалованье хлеб и деньги на них доправили, а в тех бы ельчан в место прибрали иных», а вот про Ивана Должикова решение было иным — «Иванка Васильева из стрельцов» не выдавать
[333].
Почему Ивану Должикову была оказана такая честь против его «компаньонов», сделавших, как оказалось, неправильный выбор, — неясно, хотя можно предположить, что связано это все же с более высоким служилым статусом стрельцов, нежели городовых казаков («из стрельцов выдачи нет?»). И еще одно интересное дополнение к перечню требований к кандидатам во стрельцы. В уже упоминавшейся грамоте князю С.Ю. Вяземскому предписывалось, чтобы он в отсылаемый отряд ратных людей «наймитов и прихожих людей и зерныциков не имал». В другом подобном случае прибирать велено было «волных охочих людей добрых, а воров бы, и бражников, и зернщиков» не брать, «чтоб от стрелцов никакого дурна не было»
[334]. Очевидно, что если в «зборные» люди не годились наймиты, гулящие люди, пьяницы и любители азартных игр, то и в стрельцы они не годились ни в коем разе.
Из этих документов, датированных концом XVI века и началом следующего столетия, характер и состав прибираемого во стрельцы контингента более чем очевиден. Преследуя свой интерес, государство отнюдь не стремилось к тому, чтобы в стрелецкую службу уходили домохозяева-налогоплательщики, в особенности из числа тяглецов, а вот всякого рода вольница, «казаки» и всякие «младшие сыновья», короче, всевозможные «захребетники» и «подсуседки», лишь бы они были «молодые», «добрые» и «резвые». В царской грамоте в Елец И.Н. Мясному и стрелецкому голове И. Михневу так прямо и говорилось — «прибирали бы есте на Елец в стрельцы и в казаки захребетников: от отцов — детей, и дядь — племянников, чтоб в их место на дворах и на пашне люди оставались (выделено нами. — В.П.), чтоб в том вперед смуты не было»
[335]. Фискальный и полицейский интересы государства, которые должны были соблюдаться при наборе стрельцов (и казаков, которые к тому времени также ведались в Стрелецком приказе), в этой выдержке из царской грамоты просматриваются весьма и весьма отчетливо!
Впрочем, и про стрелецкий интерес власть тоже не забывала, И вот, к примеру, бежавший из крымского плена курский стрелец Васька Степанов сын Розинин бил в 1622 г. челом царю Михаилу Федоровичу, что-де был он, «холоп твой в полону — пятнадцать лет, у крымских людей живот свой мучил за тебя государя» и вышел из полона и вернулся домой, в Курский уезд, «к своему родимцу пожить на время, в поместье сына боярского Потапа Васильевича сына Овдеева», а этот сын боярский «у меня холопа твоего лошади и рухлядь отнял, и в железа меня сажал и на цепь сажал, а велит государь мне жить за собою в крестьянах потому, что нехотя моей рухляди мне отдати», тогда как ни он сам, ни «деды государь мои, и прадеды служили тебе государь в стрельцах с Курска, а в крестьянех ни за кем не бывали». В ответной царской грамоте, адресованной курскому воеводе С.М. Ушакову, предписывалось: «как к тебе ся наша грамота придет, и ты курченина Потапа Овдеива сыскав поставил перед собою с полонянником Ваською с очей на очи, — ив том в Васькине иску в двадцати рублях с полтиною их судил и сыски всякие сыскивал накрепко. Да [по] суду своему и по сыску меж ними управу учинил по-нашему указу безволокитно, а без сыску его во крестьяне Потапу не выдавал»
[336]. Таким образом, воеводе наказывалось безволокитно (sic!) разобраться в деле и «учинить управу» Ваське Розинину, исходя из его реального социального статуса.
