Если речь не шла о наборе стрельцов в новый «прибор» (как писано было в майском 1580 г. разряде рати, которую должен был возглавить Симеон Бекбулатович на случай возобновления военных действий с королем Речи Посполитой Стефаном Баторием, «а стрелцов во Пскове, которых велено прибрать во Пскове, 1000 человек»
[337]), то стрелецкий голова (или сотник — смотря кому было поручено это дело) должен был «прибрать» столько новобранцев, сколько не хватало до полного штата, и заполнить «убылые места» в своем приказе и сотне. О такой практике набора в рядовые стрельцы упоминавшийся нами не раз прежде г. Котошихин писал, что «как их (стрельцов. — В.П.) убудет на Москве или на службе, и вновь, вместо тех убылых, прибирают из волных людей»
[338], и сложился такой обычай задолго до середины XVII в. Об этом свидетельствует, к примеру, уже упоминавшаяся нами прежде грамота стрелецкому голове И.А. Кашкарову, предписывавшая дополнить недостающихдо «штата» в 500 рядовых стрельцов «вакансии» в его приборе за счет «выбора» «лутчих» стрельцов и казаков из других астраханских приказов
[339].
Стоит заметить, что применительно к городовым стрельцам, согласно приказной документации, действовал и такой еще механизм прибора, связанный с заменой присланных на годование стрельцов из других городов новоприбранными. Вот характерный пример. Из Разрядного приказа в приказ Городовой в январе 1578 г. была отправлена «память», а в памяти той, среди прочего, упоминались детали появления на свет городовых стрельцов. «По государеву цареву и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии указу посланы в новые неметцкие городы стрельцы с Москвы на время в Куконос двесте человек стрельцов, а в Володимерец сто человек стрельцов, в Резицу сто человек стрельцов, в Ровной пятьдесят человек стрельцов, в Скровной пятьдесят человек стрельцов, в Круцборх пятьдесят человек стрельцов, в Трекат пятьдесят человек стрельцов, в Леневард пятьдесят человек стрельцов. И всего в те городы по государеву указу послано на время с Москвы шестьсот пятьдесят человек стрельцов… А побыти им в тех городех на время, докуды в те городы жилетцкие стрельцы приберутся»
[340]. Т. е. откомандированные в новые города стрельцы из Москвы ли, из других крупных городов обычно оставались там временно — пока на месте не будут «прибранные» стрельцы городовые. Правда, бывали и случаи, когда приборы отправляли на новое место надолго, если не навсегда. Так, например, в 7074 г. (1565/66) казанский прибор головы Третьяка Мертвого был отправлен «на государеву службу на житье в Астрахань»
[341].
Если же продолжить разговор о заполнении освободившихся «вакансий» в стрелецких приказах, то можно привести показательный пример — оборот из поручной записи смоленских стрельцов, датированной январем 1611 г. Старослужащие ручались «по новоприборных стрелцех по Афонке Иванове сыне Попове, что он стал в болнова стрелца у Федоткова места Тимохина да по Федке Иванове сыне Попове, что он стал убитова стрелца у Добрынкина места Месникова к государеву хлебному жалованью»
[342]. Можно привести и подобный же случай из цитировавшегося выше наказа Михаилу Кольцову, в котором, помимо всего прочего, также говорилось и то, что «которые стрелцы будут у него (у М. Кольцова. — В.П.) стары и болны, и худы, или воры», то на их место голова должен был «прибирати добрых стрелцов, из волных людей, которые б были не воры, и сами б были молоди и наличны, и из пищали бы стрелять были горазды…»
[343].
Одним словом, если в приказе/приборе образовались «убылые места» (убит, болен или одряхлел, дезертировал или изменил-своровал, да мало ли каким иным способом выбыл из строя прежний стрелец), то на его пустое место «прибирался» новый — до полного счета. При этом головам, судя по наказу Михайле Кольцову, строго-настрого предписывалось «наймитов стрелецких с собою не имати и с сотники на службу никуды не посылати; а будет которые стрелцы в то время будут болны и на службе быть им будет не мочно, и тем стрелцам велети на государеву службу в свое место наймовать стрелцов же, а не гулящих людей» во избежание дезертирства, «воровства» и прочих нарушений дисциплины
[344]. Выходит, что среди стрельцов бытовала практика, когда стрелец мог выставить вместо себя на службу «наймита», что категорически не устраивало власти — государево хлебное, денежное жалование должно было отрабатывать сполна, и раз уж ты сам не способен «подняться» на службу, значит, договаривайся с товарищами, кто сможет тебя заменить.
Новоприбранных стрельцов приводили к своего рода «присяге», собирая с них и их поручителей поручные грамоты (как говорилось в наказе голове Михайле Кольцову, «имати ему по тех новоприборных стрелцех поручныя записи по прежнему обычею, как имываны поручные записи по чебоксарским стрелцех наперед сего»
[345]). Что представлял собой этот документ, можно судить по поручной грамоте, которую дали некий Федька Фадеев сын Конев и его поручители в 1593 г., нанимаясь в стрелецкую службу при Соловецком монастыре, два стрелецких пятидесятника и сотня рядовых стрельцов. Новобранец обязывался, а его поручители подтверждали его добрые намерения, «служба ему ратная служити, на караулах ближних и отъежжих стояти, и в осадное время в Соловецком монастыре и в Сумском остроге рвы копати и тарасы рубити, и туры плести и чеснок ставити, и всякие градския крепости делати». Кроме того, он должен был еще «запасы из-за города всякие в город носить и на Немецкий рубеж для вестей ходить, и с вестьми к государю к Москве и по городом к государевым воеводам ездить и ходить». Кроме того, Федька должен был летом служить при монастыре на полном монастырском содержании («пити и есть монастырское»), а зимой «служити в Сумском остроге на караулах ближних и отъежжих, пити и есть жалованье годовое, что к сей записи писано (т. е. на выездной службе стрелец должен был кормить и поить себя сам. — В.П.).
Кроме того, Федька обещал, а поручители гарантировали, что он, Федька, не будет «из службы стрелецкой» дезертировать «ни в Литву, ни в Немцы, и в Крым не отъехати, и города государевым изменникам не здати, и ни в чем государю не изменити». Будучи же на государевой ратной службе, «пищаль, и зелье, и свинец ему (Федьке. — В.П.) держати государево и монастырское», и если вдруг «испортитца у него пищаль или коя поруха учинитца над пищалью на государя службе безхитростно, и нам (поручителям. — В.П.) за то цены не платити». Ну а если Федька дурованием своим испортит пищаль или потеряет ее, то поручители обязывались возместить ущерб. Помимо этого, он обязывался «не красть, и ни каким воровством не промышляти, и зернью не играть, и убивство не чинить». А ежели вдруг «учнет он Федька за нашею порукою красть, или иным каким воровством ни есть промышляти, или службы збежит», то за его «художества» отвечали поручители по полной — «а пени что великий государь укажет, и монастырские убытки, что в его воровстве монастырю учитнитца».
