Ну а за надлежащее исполнение своих обязанностей наниматели гарантировали «жалованье годовое государево имати ему на год по три рубли, да ржи по три четверти, да овса по три ж четверти; а то ему жалованье имати годом на два срока (т. е. раз в полгода половину обещанного. — В.П.), своею братьею стрельцам вместе»
[346].
Как видно из этой поручной грамоты, она представляла собой своего рода «контракт» между стрельцом и его нанимателем, в котором подробно расписывались обязательства с обеих сторон и соответствующие санкции, которые могли быть наложены на подписанта и его поручителей в том случае, если новобранец нарушит условия «контракта». Стоит заметить, что, судя по всему, сама по себе форма поручной записи в те времена еще не устоялась и могла серьезно варьироваться, причем от места к месту, и соответствовать тем образцам, которые хранились в местной воеводской избе и в «архиве» стрелецкого приказа. Об этом прямо говорилось, к примеру, в наказе Михайле Кольцову
[347].
Что же касается конкретных примеров поручных грамот начала XVII в., то вот несколько выдержек из поручной грамоты 45 смоленских стрельцов приказа Василия Чихачева, ручавшихся в 7119 г. (1610/11) «Московского государьства у бояр и все земли сыну боярскому сотнику стрелецкому Степану Шатохину таго приказу» по новоприборным стрельцам братьях Афоньке и Федьке Поповым в том, что они «служба Московского государьства бояр и всея земли служит летнея и зимнея и годовая и полугодовая и посылочная и где ни пошлют и службы им за нашею порукою не збежат, государева денежнова и хлебнова жалованья не снесть, козны государевой, пищали и зелья и свинцу не снесть же и подвод государевых не потерят».
Новоприборные стрельцы обещали, а их поручители ручались, что новобранцы согласны с требованием «не красть и не розбивать, татиною и розбойною рухледю не промышлят и зернью не играт, корчмы и блядни у себя не держат, государева денежнова и хлебнова жалованья не провороват, татем и розбойником приезду и приходу не держат». Отдельно прописывались гарантии политической благонадежности — «Московского государьства бояром всей земле лиха никакова не учинит, за рубеж в Литву и в Немцы и в Крым и в ыные государьства не отьехат и не изменити».
Ну а если Афонька и Федька Поповы нарушат свои обещания, продолжали поручители, и «не учнут за нашею порукою службы Московского государьства бояр и всей земли служит летне и зимней и годовой и полугодовой и посылачной и где нас ни пошлют, или службы збегут, государева жалованья деняжноя и хлебноя снесут или козну, пищал и зелье и свинец снесут жя или государеву подводу потеряют или учнут красть или розбиват, татиною и розбойною рухледю промышлят или зернью играт или корчму и блядню держат или Московского государства бояром и всей земли лихо какоя учинит, изменит, за рубеж в Литву и в Немцы и в Крым или в ыное государьство отъедут или голову стрелецкова и сотников и свою братью стрелцов искрадут да збегут», то на поручителях будет пеня, какую укажут «Московского государьства бояре и всей земли»
[348].
И, чтобы закончить с поручными записями, приведем еще один пример из того же 7119 г., только из Воронежа, с другого края Русского государства. Воронежские стрельцы Борис Кондратьев со товарищи (всего 9 человек) ручались стрелецкому голове И. Пахомову по стрельцу Ермолаю Максимову в том, «што служити ему за нашею порукою стрелецкия служба стрельцами в ряд с пишщалью и, живучи ему за нашею порукою на Воронеже, не красть, не розбивать и лихих людей татей и разбойников к себе приезду и отъезду не держать, не бледни ни корчмы у себя не держать, ни зернью ни играть, ни в Крым, ни в Ногаи, не в Литву и ни в иные кое государства не отъехать и господаревых недругов под город не подвесть не откуду, з государевой службы не сбежать».
Если же Ермолай преступит поручную, продолжали поручители, и не станет «государевой службы стрельцами в ряд с пишщалью служить, и станет за нашею порукою на Воронеже красть и разбивать, и лихих людей тотей и разбойников приезд и отъезд станет держать, и бледню или корчму станет у себя держать, и зернью играть или в Крым и в Ногаи и в Литву и в иное кое государство отьедет и государственных недругов под город подведет и откуду с государевой службы збежит», то на поручиках будет «пеня. А пени што государь укажет. А наши поручиковы головы в его голову места. А кой у нас поручик в лицах, на том и пеня и порука»
[349].
Эта поручная грамота, как видно из ее содержания, намного короче всех предыдущих, хотя общий набор основных требований к новонаборному стрельцу в принципе остался тем же, что в конце XVI в., что во время Смуты, что уже в послесмутное время. Так что можно с уверенностью предположить, что и прежде за прибираемых во стрельцы новобранцев ручались их будущие «односумы», подписываясь под бумагой, содержавшей похожие требования.
Осталось решить вопрос о том, как набирался командный состав в стрелецкие подразделения. На это также есть прямые указания. Так, например, упоминавшийся нами прежде Григорий Котошихин отмечал, касаясь начальных стрелецких людей, что «выбирают в те (стрелецкие т. е. — В.П.) головы и полуголовы, и в сотники из дворян и из детей боярских, а в пятидесятники и в десятники из стрелцов»
[350]. И поскольку сведения подьячего о том, кого выбирают в головы и сотники стрелецкого войска, совпадают со сведениями, что сообщает нам Русский Хронограф, то можно предположить, что тогда же был установлен и порядок замещения «вакансий» младшего командного состава стрелецких приказов — из числа наиболее опытных и заслуженных рядовых стрельцов «выбором».
С какого возраста можно было служить во стрельцах? Как решался этот вопрос применительно к XVI в. — точных указаний в сохранившихся источниках по этому поводу нет. Однако можно предположить, по аналогии с детьми боярскими, которых записывали на службу с 15 лет, что и в случае со стрельцами действовало это правило, хотя, конечно, при приборе отдавали предпочтение кандидатам старших возрастов.
Более определенно можно говорить о сроках службы стрельцов. Судя по всему, явочным порядком стрелецкая служба стала пожизненной — записавшись в приказ, стрелец служил в нем так долго, насколько у него хватало сил стрелять из пищали и держать в руках топор (или иное какое другое оружие, белое или древковое). Выше уже цитировалась грамота Бориса Годунова отставным ладожским стрельцам 1598 г., которые жаловались государю на то, что они, прослужив по «лет по двадцати и по тридцати, а иные по сороку и по пятидесят и болши» и будучи отставлены от активной службы, от стрелечества», «за худобу и за старость и за увечье (выделено нами. — В.П.)…»
[351], не выслужили себе ничего, кроме «великих долгов». Сроки службы и причины, по которым стрелец мог быть отставлен от службы, из этой грамоты более чем очевидны–20, 30, 40 и уж тем более 50 лет и больше (при тогдашней отнюдь не великой средней продолжительности жизни) явно «тянут» на пожизненную службу и никак не меньше!
