Подводя некий общий итог, отметим следующие важные, на наш взгляд, особенности эволюции «огненного боя» русской пехоты вообще и стрелецкой в частности. Ручное огнестрельное оружие попало в Россию, видимо, в 1-й половине XV в. (ориентировочно во 2-й четверти столетия), сперва распространившись на Северо-Западе, а затем проникло и в другие регионы. В конце XV в. (по балтийскому пути, через Ливонию) в Россию попадают аркебузы с простыми фитильными замками (и их тяжелый вариант — гаковницы). Новое оружие быстро (буквально за полтора-два десятка лет) завоевало популярность и было освоено как в производстве, так и в использовании. Ручные пищали и гаковницы с ударно-фитильными замками активно использовались русской пехотой вплоть до последней четверти XVI в., когда их начинают быстро теснить самопалы — аркебузы (и, возможно, в небольших количествах, мушкеты) с ударно-кремневыми и колесцовыми (преимущественно в коннице) замками, также быстро освоенные в производстве русскими мастерами. К началу XVII в. стрельцы (московские в первую очередь) массово перешли на использование самопалов. Лишь в годы Смоленской войны 1632–1634 гг. и после нее в результате массовых закупок огнестрельного оружия ружья с фитильными замками восстанавливают свою репутацию, но так и не вернули себе абсолютное доминирование.
Стрелецкий «наряд»
Термин «наряд» в русской военной лексике раннего Нового времени имел несколько значений, одним из которых было артиллерия и артиллерийский же обоз. С конца XV в. развитию артиллерии в Москве придавали (что бы там ни говорил и ни писал С. Герберштейн, весьма скептически относившийся к успехам московитов в артиллерийском деле, — жители Смоленска, кстати, в этом были с ним не согласны) большое значение. К середине XVI в. русские добились в этом чрезвычайно важном деле (еще бы, обладание огнестрельным оружием давало неоспоримые преимущества перед теми, кто его не имеет, — случайно ли ногайский бий Исмаил выпрашивал у Ивана Грозного хоть несколько пушечек и немножко стрельцов?). Ни один мало-мальски значимый поход государевых ратей не обходился без наряда, а иностранные наблюдатели единогласно отмечали, что московский государь обладает отличным артиллерийским парком. И сами хитроумные московиты отнюдь не стремились их в этом разубеждать — напротив, всеми силами старались подчеркнуть, что действительно их государь обладает могущественнейшей артиллерией. Как писал один дипломат, «рассказывали мне также, что на четырех местах своего Государства он имеет до двух тысяч пушек и множество других орудий, из коих некоторые изумительно длинны и столь широки и высоки, что самого высокого роста человек, входя в дуло с надлежащим зарядом, не достает головою до верху» («Mi dissero poi ingenuamente, che haveva in solo quarto luoghi circa due mila cannoni d’artigliaria et altri infiniti pezzi, et chealcuni di quelli erano di stupenda lunghezza, et si larghi о alti, che il maggior huomo non poteta giongere dal fondo all’altezza»)
[492].
Возникает закономерный вопрос — а имело ли стрелецкое войско во 2-й половине XVI — начале XVII в. свою собственную артиллерию, придавались ли стрелецким приказам/приборам пушки? Производственные мощности московского пушечного двора и провинциальных литейных мастерских вполне позволяли обеспечить стрелецкие подразделения необходимым количеством стволов, которые, учитывая сделанный при формировании стрелецкой пехоты упор на достижение максимальной огневой производительности и необходимость не только пассивной, но и активной защиты стрельцов от атак неприятеля, были бы совсем не лишними. Малокалиберная артиллерия (стрелявшая ядрами калибром от долей фунта до 6 фунтов) отливалась иноземными мастерами на службе московских государей и их русскими учениками с конца XV в., а с середины XVI в. на московском Пушечном дворе подобные орудия (весьма популярными, судя по всему, были т. н. «полуторные» пищали, которые, судя по «Росписи псковскому пушечному наряду» 1633 г., делились на просто полуторные пищали калибром 6 фунтов, «середние» полуторные по 4 фунта и «малые» 3-фунтовые
[493]) изготавливались большими более или менее единообразными сериями. А.Н. Кирпичников, проанализировав сохранившиеся документы, пришел к выводу, что можно говорить «об однотипных экземплярах, изготовлявшихся различными мастерами в течение примерно 100 лет», при этом небольшая разница в габаритах и весе орудий «при совершенно одинаковом калибре не влияла на единство тактического использования этих орудий (выделено нами. — В.П. Важное, на наш взгляд, замечание, поскольку оно косвенно свидетельствует о том, что выработанные в середине. XVI в. приемы использования полевой артиллерии оказались достаточно удовлетворительны и эффективны для того, чтобы не менять конструкцию орудий на протяжении столь долгого времени)…»
[494].
Однозначного ответа на этот вопрос нет — документы московских архивов, в т. ч. и Стрелецкого приказа и приказа пушечного, отвечавшего за производство артиллерии, сильно пострадали в событиях конца XVI — начала XVII в., и в нашем распоряжении есть лишь сведения, которые можно почерпнуть главным образом из нарративных памятников. Эти же свидетельства носят, как правило, косвенный характер, позволяя толковать их по-разному — как в пользу наличия у стрельцов собственной «полковой» артиллерии, так и против.
Ведущий отечественный специалист по русской бомбардологии раннего Нового времени А.Н. Лобин, касаясь вопроса о стрелецкой артиллерии в конце XVII в., отмечал, что в годы 13-летней войны с Речью Посполитой стрелецкие приказы не имели постоянной артиллерии. «Стрелецкая артиллерия была сборной, — указывал он, — то есть состояла из нескольких видов орудий — скорострельных, полковых и полуторных пищалей, калибром от ½ до 4 фунтов». При этом, по словам исследователя, «количество пушек зависело от численности приказов, условий боевой обстановки и наличия самой возможности обеспечения материальной частью». Решение вопроса об обеспечении стрельцов нарядом находилось в компетенции большого воеводы, который «сам, по своему усмотрению, из приданного наряда выделял определенное количество орудий на стрелецкий приказ или отряд»
[495].
