Но вот ведь что любопытно — из сохранившихся до наших дней свидетельств следует, что такая практика (придачи стрелецким подразделениям малокалиберной артиллерии, причем стрельцы если и не обслуживали их сами, то, во всяком случае, выступали помощниками-поддатнями у немногочисленных пушкарей-инструкторов) была в ходу практически с первых же лет существования корпуса стрелецкой пехоты. Так, в ходе последней осады Казани по царскому повелению дьяк Иван Выродков, искусный инженер и вместе с тем отменный взяточник и лихоимец, «поставиша башню шти саженей вверх и вознесли на нее много наряду, полуторные пищали и затинные». Этот наряд вместе со стрельцами, занявшими огневые позиции на башне, приступили к методичному обстрелу Казани «по улицам и стенам градным и побивая многие же люди»
[496].
Можно также предположить, что, когда в переписке ливонских должностных лиц в ходе Ливонской войны 1558–1561 гг. между Ливонской «конфедерацией» и Русским государством упоминаются русские легкие орудия (telhakenn, rore, falckenetell или kleine stuklein felttgeschutz, к тому же еще и установленные на салазки), то опять же, эти пушки так или иначе, но действовали совместно со стрельцами
[497].
Однако, пожалуй, наиболее отчетливо практика придания стрелецким приказам артиллерии просматривается во время Полоцкого похода Ивана Грозного в 1562/1563 г. и осады Полоцка. Как и во время осады Казани, именно русские пушкари, стрельцы и казаки сыграли главную роль в падении города. Уже 31 января 1563 г. по приказу Ивана «противу острогу и посаду» Полоцка был отправлен стрелецкий голова Иван Голохвастов со своими людьми, которым было приказано «закопатца по берегу Двины реки и стреляти по посаду и по острогу». Выполняя царский приказ, «того же дни из пищалей полуторных Иван Голохвастов и стрелцы пушкарей литовских и с пушками со острогу збили и многих людей литовских побили из пищалей»
[498]. Данная фраза из разрядной книги, на наш взгляд, не может быть трактована иначе, как наглядное свидетельство того, что московским стрельцам уже на начальном этапе их истории могли придавать артиллерию. Работая в паре и взаимно усиливая и прикрывая друг друга, стрельцы и наряд добивались, несомненно, существенно большего успеха (как, к примеру, в ходе сражения при Молодях в летней 1572 г. кампании против крымских татар), чем действия порознь. Другое дело, что, очевидно, в «штатное» «расписание» стрелецкого приказа/прибора на то время артиллерия не входила и придавалась лишь на время и для решения конкретной задачи — время настоящей полковой артиллерии еще не наступило.
В пользу того, что московская артиллерия и стрельцы обучались в каком-то смысле совместным действиям, косвенно свидетельствуют и описания смотров, которые, похоже, регулярно проводились в Москве. Мы уже упоминали не раз описание декабрьского 1557 г. смотра, но что любопытно, практически в тех же выражениях описывает аналогичный смотр 1584 г. и Джером Горсей. «Празднество царской коронации завершилось пальбой из пушек, — писал он, — называемой царской пальбой, в двух милях от города [были расставлены] 170 больших орудий всякого калибра, прекрасно сделанных. Эти орудия стреляли разом в специально приготовленные валы. 20 тысяч стрельцов, разодетых в бархат, отделанный шелком и стаметом, были расставлены в 8 рядов на протяжении 2 миль, они выстрелили дважды очень стройно» (в оригинале фраза звучит несколько иначе: «The conclusion of the Emperors coronation was a peale of ordnance, called a peale royall, two miles without the citie, being 170 great pieces of brasse of all sorts, as faire as any can be made. These pieces were all discharged with shot against bulwarks made of purpose. Twenty thousand harqubusers, standing in eight rankes two miles in length, appareled all in velvet, coloured silke and stammels, discharged their shot also twise over in good order»)
[499]. Совместное участие стрельцов и наряда отмечено было Горсеем и в описании торжественной встречи английского посла Дж. Бауса
[500]. Во всяком случае, на наш взгляд, «bright peeces» из этого писания вернее будет перевести не как «самопалы», но как «артиллерийские орудия», тем более что в предыдущем отрывке термин «pieces» использован именно в значении «артиллерийское орудие».
Подведем предварительный итог. Анализ имеющихся в нашем распоряжении свидетельств позволяет предположить (с высокой степенью уверенности), что практика придания стрелецким приказам/приборам легкой артиллерии (полуторных пищалей, не говоря уже о пищалях затинных) зарождается практически одновременно с созданием корпуса стрелецкой пехоты. Конечно, на то время не может быть и речи о том, что полуторные пищали и их прислуга на постоянной основе «прописались» при стрелецких подразделениях, однако в ходе войн Ивана Грозного была наработана определенная практика взаимодействия легкого наряда и стрельцов, которая проверялась и в ходе учебных смотров, и на поле боя — как это было, к примеру, при Молодях в 1572 г. или при Добрыничах в 1605 г. (по сообщению Г. Паерле, в этом сражении действия московских стрельцов поддержали 14 пушек
[501]). Эта схема, показавшая свою эффективность, просуществовала как минимум вплоть до 2-й половины XVII в.
Холодное оружие
Холодное оружие стрельцов — сплошная загадка, поскольку привычный его образ с пищалью в одной руке и бердышом (топором с характерным лезвием полулунной формы на длинном древке) отражает реалии времен Алексея Михайловича, когда в годы 13-летней войны с Речью Посполитой (1654–1667 гг.) солдатские и стрелецкие полки массово получают на вооружение бердыши как средство ближнего боя и самообороны. И фраза В.А. Волкова, что «холодным оружием пехоты служили бердыш и тяжелая сабля турецкого типа, которые с середины XVI в. являлись уставным (именно так, «уставным». — В.П.) оружием стрельцов»
[502], отражает реалии именно этого времени, а не середины — 2-й половины XVI в. Но в таком случае возникает закономерный вопрос — а чем, собственно, «боронились» стрельцы эпохи Ивана Грозного и Бориса Годунова тогда, когда дело доходило до «ручного сечения»?
Для начала вспомним, чем вооружались «зборные» люди. Любопытное свидетельство об этом сохранилось в уже упоминавшейся нами прежде «Записной книге Полоцкого похода». В государевом наказе о сборе ратных людей с «земли» для Полоцкого похода, посланном на места детям боярскими, которые должны были выступать и командирами-головами собранных ратников, говорилось, чтобы они «выбрали людей на конях в саадацех, которые бы люди были собою добры и молоды и резвы из луков и из пищалей стреляти горазди, и на ртах (т. е. на лыжах. — В.П.) ходити умели, и рты у них были у всех, и наряду б у них было саадак или тул с луком и з стрелами, да рогатина или сулица, да топорок (выделено нами. — В.П.)…»
[503].
