Польский шляхтич, будучи человеком не книжным, но солдатом, в описании гуляй-городов (именно так, во множественном числе!), с которыми он и его однополчане столкнулись в сражении на Ходынке 25 июля 1609 г., был краток и лапидарен. По его словам, «гуляй-городы представляют собой поставленные на возы дубовые щиты, крепкие и широкие, наподобие столов; в щитах для стрельцов проделаны дыры, как в ограде» (в оригинале: «Hulajgrody te u nich są na wozach, szczyty miąższe I szerokie naksztalt stolow, dębowe, I w nich dla strzelcow jak w parkanie, dziury poczynione»)
[544].
Описание Маскевича, не столь известное, относится к несколько более позднему времени. «В четырех милях от столицы, — писал Маскевич, вспоминая впоследствии о событиях весны 1611 г., — пан Струсь (польский полковник. — В.П.) встретил Просовецкаго (казацкого атамана. — В.П.), шедшего гуляй-городом, то есть подвижною оградою из огромных саней, на которых стояли ворота с несколькими отверстиями, для стреляния из самопалов. При каждых санях находилось по 10 стрельцов: они и сани двигали и останавливаясь стреляли из за них, как из за каменной стены. Окружая войско со всех сторон, спереди, с тыла, со боков, эта ограда препятствовала нашим копейщикам добраться до русских: оставалось сойти с коней и разорвать ее» («Potkał Pan Struś Proszewickiego o mil 4 ot stolicy, ktory hulajhorodami szedl, to jest na saniach wielkich, wrote na kolowrocie stały, mająс dziur kilka w sobie dla strzelania z samopałw. Do tych sańkaźych po 10 strzelcow przystawiono, ci I sanie przed sobąpchną I strzelająstanąszy jak zamurza, a takich sańtak wiele, jako tabor tego potrzeboval, ż wszęzie tak w zadzie, bokach jako I na przedzie taboru, w kolo podle siebie byly prowadzone. Nie mająс nigdzie dziury do taboru, nie lź bylo naszemu kopijnikowi, jeno spieszyćz koni, a rozerwaćtabory, i tak uczynili»)
[545].
Эти описания дополняют сведения из писцовой книги города Коломны 1577–1578 гг. Согласно ее сведениям, именно там, в Коломне, хранились «затинных шеснатцать пищалей меденых, да семьдесят четыре пищали железных» к гуляй-городу и он сам — «на берегу реки Коломенки у ямского двора на посаде дворы сторожевские города гуляя…»
[546].
Зачем нужны были гуляй-города, не секрет — выше мы уже отмечали, что стрельцы изначально создавались как пехота, вооруженная исключительно огнестрельным оружием, древкового оружия, как то пик, копий, алебард и т. п., не предполагалось, и, если дело доходило до рукопашной схватки, стрельцы могли полагаться лишь на свои топоры и сабли. Для отражения атаки неприятельской пехоты этого могло оказаться достаточно, но для противостояния с конницей, в особенности с нацеленной на ближний бой польско-литовской гусарией, — нет. Да и для борьбы с татарской конницей, способной засыпать бездоспешных стрелков ливнем стрел (французский военный инженер Г. де Боплан, оставивший любопытные записки о своем пребывании на Украине в 30-х гг. XVII в., отмечал, что татары «посылают стрелы дугообразно, вдвое дальше предела досягаемости нашего (т. е. ручниц. — В.П.) оружия»
[547]) и нанести им тяжелый урон, нужна была подобного рода передвижная крепость, укрывшись за стенами которой стрельцы могли бы вести бой с неприятелем с высокими шансами на успех.
Надо полагать, что идея гуляй-города возникла не на пустом месте. Вагенбург, или табор из сомкнутых в кольцо возов, издавна использовался кочевниками для обороны против неприятеля. Так это было, к примеру, летом 1501 г., когда крымский «царь» Менгли-Гирей I и «царь ординской» Шейх-Ахмед, сын того самого «царя» Ахмата, что приходил осенью 1480 г. на Угру, во время «стояния» на р. Сосне, «учинили» друг против друга «крепости», из которых их джигиты выезжали на «стравку» с неприятелями (и крепости эти явно были окопанными вагенбургами)
[548]. Русские воеводы не только были осведомлены о нем, но сами его применяли с давних пор (и порой не без успеха — как, например, в ходе злосчастной битвы на р. Калка в 1223 г., где киевская рать засела в таком вагенбурге и несколько дней отражала атаки монголов, пока не была вынуждена капитулировать из-за угрозы гибели от жажды). Польза от него была вполне очевидна, а для русской пехоты, не имевшей доспехов и древкового оружия и не обученной действовать в массивных боевых построениях с использованием пик и алебард, — и подавно. С постепенным же переходом русских воевод к новой, оборонительной по своей сути, общевойсковой тактике (характеризуя которую отечественный военный историк О.А. Курбатов писал, что, действуя в ее рамках, государевы воеводы «прятали своих ратников в максимально укрепленных «обозах» и лагерях и оттуда производили разнообразные диверсии»
[549]) активное применение укрепленного вагенбурга и гуляй-города как его вариации стало тем более неизбежным. Его использование позволяло достаточно быстро организовать более или менее надежное прикрытие для пехоты и наряда, а вместе с тем — дать возможность коннице перестроиться под прикрытием вагенбурга и атаковать неприятеля снова и снова. В противном случае, как это было, к примеру, 7 сентября 1609 г., когда попытка воеводы Ф.И. Шереметева, имевшего, если верить дневнику гетмана Лжедмитрия II Я. Сапеги, 6 тыс. ратников, в т. ч. 3 тыс. московских и астраханских стрельцов
[550], разбить полковника А. Лисовского под Суздалем не имела успеха — потеряв 300 человек
[551], Шереметев был вынужден отступить. Причина неудачи воеводы заключалась, по словам составителя «Нового летописца», в том, что «поидоша» Шереметев от Владимира к Суздалю, «а тово не ведаша, что к Суздалю крепково места нет, где пешим людем укрепитися: все пришли поля» (шведский историк Ю. Видекинд к этому добавлял также, что Шереметева погубила его самоуверенность)
[552].
