Любопытно заметить, что первое упоминание о гуляй-городе практически совпадает по времени с началом активного использования русскими воеводами вооруженной ручным огнестрельным оружием пехоты. В Вологодско-Пермской летописи, составленной, скорее всего, в 50-х гг. XVI в., под 7038 г. (1529/30 г.), помещен краткий рассказ об очередной русской военной экспедиции на Казань, и в этом рассказе впервые упоминается гуляй-город. «А болшие воеводы князь Иван Федорович Бельской да князь Михайло Васильевич Горбатой Кислой, да князь Михайло Лвович Глинской, и иные воеводы под городом под Казанью стали, оплошася, — с горечью писал неизвестный русский книжник, — и обозу города гуляя не сомкнута (выделено нами. — В.П.), а се промеж воеводами пришла брань, а люди в розстрое». Как результат, «в те поры пришла черемиса казанская, город гуляя взяли и наряду пищалей с семдесят, и зелья, и ядер немало взяли»
[553]. В этой связи возникает вопрос — откуда могла быть позаимствована идея создания и применения такого средства? Мы склонны полагать, что в данном случае сказалось западноевропейское влияние, но не османское, поскольку при Василии III контакты с Западной Европой у России были более оживленными и эффективными с точки зрения перенимания военных новшеств. Отношения же с Османской империей носили эпизодический характер и явно не сравнимы по своим военно-техническим последствиям с «трансфертом» (посредством приглашения на русскую службу итальянских, немецких и иных мастеров и военных специалистов) военных знаний и технологий из Западной Европы.
Стоит заметить, кстати, что С. Герберштейн в своих «Записках о Московии» ничего не говорит о применении русскими в походах и боях гуляй-города и вагенбурга. Он так и писал, что «они (т. е. русские. — В.П.) не укрепляют их (расставленные в поле палатки и шатры. — В.П.) ни повозками, ни рвом, ни другой какой преградой, разве что от природы это место окажется укреплено лесом, реками или болотом»
[554]. А вот швед Пер Перссон (больше известный как Петр Петрей) спустя почти сто лет после того, как имперский дипломат последний раз побывал в России, счел необходимым дополнить это описание Герберштейна следующим пассажем: «Когда все разместятся (на лагерной стоянке. — В.П.) и приедет обоз их с съестными припасами и овсом, они возьмут телеги и сани и загораживаются ими»
[555]. Выходит, что в начале XVI в. применение вагенбурга не было в обычае у русских, и в таком случае мы бы связали первые попытки его употребления с началом активного использования пехоты, вооруженной огнестрельным оружием, в полевых условиях.
Первый известный опыт применения гуляй-города оказался неудачным, показав его уязвимость и слабые места. Не слишком удачным был и второй известный по упоминаниям в источниках опыт применения вагенбурга в мае 1571 г., когда крымский «царь» Девлет-Гирей I со своей ратью неожиданно вышел к московским предместьям. Во время схватки с неприятелем русская конница была опрокинута и попыталась укрыться в вагенбурге, но татары на плечах отступающих сумели ворваться в «табор», решив тем самым исход сражения в свою пользу
[556]. Напротив, дважды, в сражении при Молодях летом 1572 г. и в битве под стенами Москвы летом 1591 г., вагенбург и гуляй-город сыграли свою роль подвижной полевой крепости и в немалой степени поспособствовали тому, что на этот раз русские одержали верх над татарами и вынудили их к отступлению. Опираясь на вагенбург и гуляй-город, и в том и в другом случае сотни русской конницы действовали уверенно, переменяясь по ходу «травли», и успешно контратаковали при поддержке огня наряда и стрельцов из-за гуляй-городин. Наспех устроенный «табор» помог воеводе князю Д.М. Пожарскому 20 августа 1615 г. под Орлом отбиться от «полка» полковника А. Лисовского. «Новый летописец» сообщал, что в ходе встречного боя авангард-ертаул рати Пожарского был опрокинут лисовчиками и бежал с поля боя, а вслед за ним обратились в бегство и главные силы Пожарского. Сам же большой воевода с 600 верными людьми (половину из них составили пешие стрельцы, участвовавшие в том походе
[557]), «видя свое изнеможение, одернушася телегами и сидеша в обозе», «не с великими людьми с ними (лисовчиками. — В.П.) бияшеся на многие часы, мало руками не имаючися билися». Не сумев с ходу взять русский табор, лисовчики откатились назад, а ночью в вагенбург Пожарского стали возвращаться беглецы с поля сражения, и наутро Лисовский со своими людьми не стал ввязываться в новое сражение, поспешив оторваться от преследователей
[558].
Можно провести любопытную аналогию между столкновением князя Пожарского с полковником Лисовским с другим сражением, случившимся шестьюдесятью годами раньше, летом 1555 г. при Судьбищах. Тогда отборная русская конница после серии схваток опрокинула было татарскую конницу, и та бежала. Преследуя ее, русские всадники наткнулись на татарский вагенбург, в котором засела ханская «лейб-гвардия», аркебузиры-тюфенгчи. Залповый огонь ханских аркебузиров и пушкарей, паливших из затинных пищалей и легких орудий, остановил атаку русской конницы, а затем контратаковавшая татарская конница опрокинула ее и обратила в бегство, решив тем самым исход напряженной двухдневной баталии в пользу крымского «царя». В этой битве один в один повторился сценарий сражения между ногайцами и крымцами зимой 1548/49 г. под Перекопом. Тогда точно так же ногайские всадники напоролись на залповый огонь ханских аркебузиров и артиллеристов, после чего были контратакованы с флангов крымской конницей и разгромлены.
Вместе с тем стоит заметить, что, судя по всему, история гуляй-города оказалась достаточно короткой. Похоже, что в последний раз он использовался русскими (и не слишком удачно) в годы Смуты. Так, 25 июля 1609 г. во время сражения на Ходынке между правительственными войсками и полками Лжедмитрия II русская пехота действовала под прикрытием гуляй-городов, и тогда польской коннице удалось взять эти подвижные укрепления, хотя удержать их за собой она не смогла из-за отсутствия поддержки со стороны своей пехоты
[559]. Недолгая карьера гуляй-города объясняется, видимо, тем, что, неплохо играя свою роль подвижной полевой крепости в боях с татарами, не имевшими в достаточном количестве тяжелого вооружения, он, как отмечал И. Тимофеев, был весьма уязвим от огня огнестрельного оружия, прежде всего полевой артиллерии. Вряд ли случайным было то, что гуляй-город хранился в Коломне, на «берегу», а не в Смоленске или где-либо в другом городе на «литовской» «украине». Гуляй-город, судя по всему, пал жертвой своей чрезмерно узкой специализации, тогда как подвижная крепость-табор, устроенная из нескольких рядов телег
[560], была в этом отношении более практична и продолжила свое существование и в XVII в., и позднее, в XVIII столетии.
