Использовались ли русскими стрельцами иные средства индивидуальной защиты — например, те же щиты? И да, и нет. С одной стороны, ни один источник не упоминает о том, что в десятке русских стрельцов (пусть и на ранних этапах их истории) был хотя бы один павезьер (как это было характерно для польских наемных пеших рот). С другой стороны, сама идея изготовления такого рода больших стационарных щитов, действуя под прикрытием которых стрельцы могли эффективно и относительно безопасно применить свои ручницы, в 40-х гг. XVI в. существовала, и даже как будто предпринимались попытки ее практической реализации. Об этом свидетельствует т. н. «Малая челобитная» И. Пересветова, обращенная к Ивану IV (еще не Грозному). «Делати было, государь, мне щиты гусарския добраго мужа косая сажень, — писал в ней прожектер, — с клеем и с кожею сырицею, и с ыскрами, и с рожны железными, — а те, государь, щиты макидонсково оброзца». Для чего нужны были те щиты, предложенные Пересветовым, — а для того, что «те щиты в поле заборона: из ближняго места стрела немет, а пищаль из дальные цели неймет ручныя. А из-за тех щитов в поле с недругом добро битися огненною стрельбою из пищалей и из затинных, з города»
[561].
Однако, похоже, эта идея не получила развития — и сам Пересветов жаловался на то, что его прожект не был оценен должным образом, и в источниках нет упоминаний о том, что на поле боя русские стрельцы и казаки стреляли из-за подобного рода «щитов макидонсково оброзца». Однако этого не скажешь об осадах городов и крепостей. С давних пор русские ратники при штурме городов использовали т. н. «примет», посредством которого засыпались рвы, поджигались стены и под прикрытием которого штурмовые колонны шли на приступ — как это было, к примеру, во время упоминавшейся ранее 1-й осады Смоленска Василием III, когда псковские пищальники-охотники и посоха попробовали взобраться на смоленские валы. Вполне возможно, что в состав примета входили разного рода фашины, мешки с шерстью и большие деревянные щиты-мантелеты
[562]. Во всяком случае, фраза из разрядной книги, описывающая эпизод из 3-й осады Казани в 1552 г., позволяет это утверждать: «И стрельцы великого князя и пищальники заметали ров у города Казани хворостом з землею (т. е. тем самым приметом. — В.П.) и скоро взошли на стены великою силою и поставили щиты (выделено нами. — В.П.), и билися на стене день и ночь до взятия города»
[563]. Снова мантелеты упоминаются в «Записной книге Полоцкого похода». 8 января 1563 г. на военном совете в Великих Луках Иван Грозный «велел зделати размыслу и фрязом щиты, с которыми идти перед туры и туры за ними ставити»
[564].
Помимо щитов-мантелетов, стрельцами во время осад использовались заранее заготовленные туры и колья для возведения частоколатына. «И приказал государь дворовым воеводам и в все полкы послати велел, — сообщал русский книжник, составитель официальной истории взятия Казани, — чтобы в всей рати приготовили на 10 человек туру да всяк человек бревно на тын уготовал»
[565]. Аналогичное указание было дано и в начале осады Полоцка в 1563 г. («и приказал государь царь и великий князь скозати князем и дворяном, и детем боярским в своем полку и о все полкех по своему царьскому приговору, штоб у них у всех готовы бы ли туры, на десять человек тура», и когда туры были установлены, «у туров стояли дети боярские… и стрелцы и козаки, и голова Василей Пивов да Иван Мячков с стрелцы с своим прибором, и отаманы, и козаки»
[566]).
Во время осад стрельцы (и казаки) не только применяли мантелеты и туры, но также активно закапывались в землю, устраивая стрелковые ложементы, из которых прицельным огнем «снимали» со стен неприятельских бойцов. Так, 31 января 1563 г., в самом начале осады Полоцка, «на Двину царь и великий князь послал противу острогу и посаду (полоцких. — В.П.) голову стрелецкова Ивана Голохвастова с его приказом стрелцы со всеми, и велел закопатца по берегу Двины реки и стреляти по посаду и по острогу»
[567]. Образ укрывающихся «в закопех» и побивающих казанцев из пищалей и луков стрельцов и казаков не сходит со страниц как официальной истории взятия Казани, так и неофициальной
[568].
Остается вопрос о применении стрельцами на поле боя разного рода частоколов, надолоб и т. п. препятствий. В сражении при Добрыничах московские стрельцы, готовясь встретить атакующую конницу самозванца, заранее, как писал голландец Исаак Масса, «сложили шанцы из саней, набитых сеном, и залегли за ними»
[569]. Здесь мы видим пример того, как стрельцы «одернулись», используя то, что было у них под рукой, — обозные сани. Выстроив из них оборонительный вал, они спокойно, как на учениях, расстреляли накатывавшуюся на них конную неприятельскую волну. В дневнике Я. Сапеги в описании сражения между его полками и войском князя М.В. Скопина-Шуйского под Калязином в августе 1609 г. отмечается, что «главный полк (Шуйского. — В.П.) стоял за рвом и кобылинами» («walny pulk stal za rowern i kobylinami»)
[570]. Что представляли собой эти «кобылины», можно понять, если обратиться к упоминавшейся нами прежде картине польского художника Ш. Богушевича, сопровождавшего гетмана С. Жолкевского и ставшего очевидцем сражения при Клушино в 1610 г.
На этом полотне, на котором художник отобразил свои впечатления от увиденного, русская пехота (стрельцы) стоит в боевом порядке за пределами вагенбурга, имея перед собой нечто вроде частокола, а справа от себя — рогатки. И если частокол можно увязать со старой традицией, то применение рогаток можно связать с теми новшествами, которые благодаря иностранным инструкторам внес в практику обучения и подготовки своих войск князь М.В. Скопин-Шуйский. И не появление ли «испанских рогаток» отодвинуло в прошлое гуляй-город?
