Характеризуя стрелецкую «службу» в городах — неважно, в Москве ли, в провинции ли, — не стоит забывать и о том, что, как отмечал отечественный исследователь Б.Н. Флоря, «стрелецкие отряды, в которых насчитывалось в отдельных уездных центрах по нескольку сотен человек, являлись опорой представителей власти на местах — воевод», поскольку «это была хорошо организованная военная сила, которую воеводы в случае необходимости могли быстро мобилизовать, не дожидаясь, пока в город соберутся со своих поместий уездные дети боярские»
[612]. И эти слова вполне применимы не только к стрельцам городовым, но и к стрельцам московским — тот же Котошихин сообщает о том, как стрельцы подавили московский Медный бунт 1662 г. (и получили за это царское жалованье!)
[613]. Можно привести и другие примеры подобного рода службы — так, в сентябре 1607 г. воеводы Ф.И. Шереметев и И.Д. Плещеев вместе со стрелецким головой Б.А. Износковым получили наказную память о совместных действиях против «воров» во Владимирском уезде. В памяти говорилось, что-де тамошние крестьяне ждут «воров» и готовят им провиант и фураж, почему им надлежит идти туда «бережно и усторожливо и перед собою посылать подъезды частные, чтоб на них воры безвесно не пришли и дурна никоторова не учинили». В случае обнаружения «воров» над ними надлежало «промышлять, смотря на тамошнему делу (любопытный, кстати, оборот, регулярно встречающийся в наказах полковым воеводам. Выходит, что воеводам давалась на месте весьма широкая инициатива. — В.П.) и сколко милосердый Бог помочи даст». Ну а если «воры» не обнаружатся, то воеводам и стрелецкому голове следовало заняться приведением к повиновению и к присяге на верность царю Василию Шуйскому тамошних крестьян, проявивших «шатость». Тех, кто принесет повинную и присягнет, надлежало миловать и дать им соответствующие грамоты, а упорствующих велено было воевать, «села и деревни жечь, а их (непокорных крестьян. — В.П.) побивать, а жены их и дети в полон имать, а животы их грабить»
[614].
Полицейская служба, поддержание порядка в городах, борьба с преступностью — все это входило в обязанности стрельцов, и все это оплачивалось государевым жалованием. Лояльность стрельцов и их готовность выступить на защиту существующего порядка и власти, выполняя полицейские функции, стоили дорого — ведь «утратив поддержку стрелецкого войска, воеводы, не обладавшие авторитетом в глазах местного населения, не располагавшие связями и каналами влияния в незнакомой им среде, оказывались не в состоянии контролировать положение на местах, тем более если они не могли рассчитывать в полной мере на лояльность местных детей боярских»
[615].
То, что справедливо по отношению к стрельцам городовым, точно так же, если не в большей степени, справедливо и в отношении стрельцов московских — достаточно вспомнить их поведение во время переворота и волнений в Москве в 1606 г., положивших конец короткому правлению Лжедмитрия I. С началом волнений в Москве 17 мая 1606 г. «несколько десятков ремесленников, мужиков, — писал Станислав Немоевский, — которых они называют стрельцами… стояли у ворот (Кремля. — В.П.) на страже. Понатыкавши свои топорики в колоду, а ружьишки в чехлах и пороховницы развесив на стене, сами они стояли с палками; из них одни было разошлись, другие сейчас же стали улепетывать, ввиду смятения», увидев вооруженных заговорщиков и толпу москвичей с разного рода дрекольем. Точно так же не встал на защиту Лжедмитрия и внутренний караул из 50 стрельцов, охранявший вход в царский дворец, чем немало поспособствовал успеху дворцового переворота и возведению на престол Василия Шуйского
[616]. И здесь нельзя не вспомнить о таком нововведении царя Бориса Годунова, которое немало поспособствовало тому, что служилые люди украинных городов, и стрельцы в том числе, поддержали Самозванца. Речь идет о так называемой «десятинной пашне».
Под «десятинной пашней» в конце XVI и в XVII в. понимали не собственно стрелецкую, пушкарскую и иных служилых людей запашку — обработку земельных наделов, которыми они были пожалованы от государя в качестве дополнения к хлебным, денежным и иным выплатам. Нет, здесь имелось в виду другое. Стремясь снизить давление военных расходов на казну и гарантированно решить проблему снабжения служилых людей на южной украине хлебным жалованьем, Борис Годунов и его «правительство» в самом начале его правления решили, по словам историка М.Ю. Зенченко, «переложить снабжение зерном на само население новых городов (имеются в виду прежде всего новые «польские» города. — В.П.)…»
[617].
Как это выглядело на практике, можно продемонстрировать на примере Белгорода — типичного «польского» города, выстроенного на южных рубежах Русского государства в 90-х гг. XVI в. «В Белегороде при царе Борисе пахали десятинныя пашни по 200 десятин в поле, а в дву потомуж, а для тое пашни было в Белегороде государевых 130 лошадей (белгородским стрельцам еще повезло, поскольку им для пахоты выдавались казенные лошади, а вот в других польских городах служилые и жилецкие всякие люди пахали на своих собственных лошадях. — В.П.), а пахали ту пашню стрельцы пешие украйных городов по годом, — говорилось в составленной в 1619/20 г. «Десятне государеве десятинной пашне», — которых посылали на службу, а сошники и серпы государевы». При этом «пашенным» стрельцам выдавался «для тое пашни корм на 5 недель человеку по осмине муки ржаныя, на 10 человек на месяц — по осмине круп да по осмине толокна»
[618]. Белгородским стрельцам, можно сказать, еще повезло, поскольку в других «польских» городах служивые пахали десятинную пашню (те же 200 десятин, хлеб с которых шел, как, к примеру, в Воронеже, «на Дон к атаманом и к казаком ежелет, да и на Воронеже даван оброчником и всяким людем» — да хоть и тем же присланным на «годование» московским стрельцам
[619]) на своих лошадях.
