Наряду с выдачей от казны или сборных, с тяглых людей, лошадей, стрельцам для ускорения их передвижений выдавали также и подводы (зимой — сани). К примеру, в январе 1578 г. лаюсский воевода М.И. Клокачев получил указную грамоту от имени Ивана Грозного, в которой от него требовалось срочно выступить на соединение с юрьевским воеводой князем М.В. Тюфякиным, взяв с собою тамошних лаюсских помещиков и стрельцов, «сколко мошно, на конех верхом, а лошади под них взяли б есте с Лаюского уезду»
[678]. В декабре того же года из Стрелецкого приказа от имени государя Невельскому воеводе И.Н. Карамышеву была прислана грамота, в которой ему указывалось срочно выслать сотника и сто человек казаков на годование в Юрьев/Дерпт, а для поспешения воеводе надлежало собрать с Невельского посада и с уезда подводы, «сотнику две подводы, а казаком для [поспешенья] две человеком подводу с санми и с хомуты и з дугам[и]»
[679]. В декабре 1586 г. из Стрелецкого приказа рыльскому воеводе И.Ф. Бибикову была прислана царская «слово в слово» грамота, в которой воеводе наказывалось срочно выслать «на нашу службу в Чернигов» стрелецкого сотника и с ним три десятка стрельцов «с ручницами» «на подводах». «А подводы велел им давать по подорожной, — говорилось дальше в грамоте, — трем человеком подводу с санми и с хомуты и з дугами»
[680]. При этом и лошади, и подводы, и сани по завершении похода надлежало вернуть их прежним владельцам, отчитавшись об утраченных или потерянных
[681].
Наряду с «сухим путем» при переброске стрельцов (и казаков) русские воеводы активно использовали и «плавный» путь, по рекам
[682]. Уже в казанской кампании 1552 г. стрельцы перебрасывались к Казани водой, в составе «плавной рати». Вниз по Пслу и Днепру сплавлялись стрельцы и казаки в ходе операций русского войска в низовьях Днепра во 2-й половине 50-х гг. XVI в., и в ходе Ливонской войны 1558–1561 гг. стрельцы вместе с казаками и нарядом водой добирались, к примеру, и до Дерпта, и до Феллина. В грамоте, которую получили в августе 1609 г. головы письменный Я. Соловцов и стрелецкий И. Ротиславский, был подробно расписан порядок движения такой плавной рати. Головам предписывалось идти «с нарядом Окою в судех к Елатме и х Касимову наспех» с тем, чтобы присоединиться там к конной рати воеводы боярина Ф.И. Шереметева. «А идти им Окою и ставится на станех с великим береженьем, — отмечалось дальше в наказе, — едучи, перед собою посылать подъезды в судех и на станех ставить сторожи частые и крепкие и вестей всяких проведывати, чтоб на них государевы изменники безвесно на плаву и на станех не пришли и дурна какова не учинили». При этом головам предписывалось «перевозов им на Оке, идучи, однолично оберегать и сотников и стрелцов посылать, чтоб у воров перевозы отнять» и не допускать сообщения между неприятелями, засевшими по разным берегам реки
[683].
Завершая раздел о тактике стрельцов, можно сказать, что, несмотря на то, что в нашем распоряжении не так уж и много источников, из которых можно почерпнуть сведения о стрелецком ратном обычае, тем не менее даже из тех немногочисленных и рассеянных тут и там данных общая картина представляется достаточно полной и ясной. Конечно, ее нельзя назвать детальной, однако все же можно сказать, что тактика применения стрельцов была неплохо проработана и отличалась эффективностью — но при условии, что стрельцы будут действовать в тесном взаимодействии с другими родами войск, нарядом и конницей.
Заключение
Рассмотрев, насколько это было возможно, самые различные аспекты истории стрелецкого войска во 2-й половине XVI — начале XVII в., подведем некоторые итоги и попробуем сформулировать некоторые принципиально важные положения, касающиеся стрельцов и их места в русском войске той эпохи.
Прежде всего, конечно, стоит заметить, что само по себе появление стрельцов не было случайностью. Их появлению предшествовал долгий путь поисков оптимальной формы существования пехоты, оснащенной огнестрельным оружием. Не вызывает сомнения тот факт, что ручное огнестрельное оружие в Русской земле появилось в более или менее товарных количествах (а не в качестве заморской диковины) на рубеже XV–XVI вв. Тогда же были сделаны и первые опыты по созданию и применению отрядов вооруженной ручным огнестрельным оружием пехоты. На наш взгляд, эти опыты проводились под впечатлением от столкновений на полях сражений с отрядами наемников, ландскнехтов и жолнеров, выходцев из Западной (Германия) и Центральной (Чехия) Европы, служивших ливонским ландсгеррам и великому князю литовскому. Однако сам по себе опыт найма иностранных «жолнырей» оказался достаточно кратковременным, хотя и оказал серьезное воздействие на последующее развитие русской пехоты, обученной биться «огненным боем». Оценив преимущества обладания таким родом войск, московские государи постаралась нарастить ее численность, используя традиционные способы и методы мобилизации тяглых людей. На их плечи была возложена новая (или разновидность старой, посошной) повинность — выставление по первому требованию великого князя отрядов пищальников, пеших, а затем и конных (поскольку только так они могли поспевать за конными полками, составленными из детей боярских и их послужильцев).
Регулярные мобилизации пищальников, судя по всему, способствовали тому, что в «градах и весях» сформировалась прослойка полупрофессиональных «наймитов», которые по решению «мира» отправлялись по разнарядке на государеву службу. Кроме этой созываемой по мере необходимости «милиции» при Василии III были созданы и отряды «казенных» пищальников, получавших государево жалованье и находившихся на постоянной службе. Они составили еще один разряд служилых людей, и, очевидно, именно из их числа и были отобраны летом 1550 г. те самые первые 3 тысячи «выборных» «огненных стрельцов», составивших ядро стрелецкого войска.
