Создание стрелецкого войска было связано, на наш взгляд, в первую очередь не только и не столько с военными нуждами — тезис о малобоеспособности прежних пищальников представляется недостаточно обоснованным. Но вот «политический» мотив просматривается вполне явственно — царь и его двор нуждались в надежной военной силе, которая была под рукой на случай внезапных внутриполитических осложнений. И это были не только эксцессы наподобие коломенского 1546 г. столкновения пищальников с дворянами великого князя или отнюдь не мирного похода московского черного люда в Воробьево годом позже, но и дворцовые интриги и борьба за власть между боярскими кланами. Не стоит отбрасывать с ходу и «византийский» мотив — стремление юного царя, весьма начитанного, походить на византийских василевсов не только титулом, но и дворовым устройством, сложным церемониалом и пр. И создание «выборных» стрельцов, поселенных в любимом царском подмосковном селе, явно стоит в одном ряду с созданием «избранной тысячи» детей боярских. Вместе они формировали, образно говоря, царскую «лейб-гвардию», корпус телохранителей и ядро Государева полка на случай военного похода.
Элитарный, «выборный», если хотите, то «гвардейский» статус стрельцов со временем претерпел определенные перемены. Убедившись в высокой боеспособности и эффективности стрелецкого войска и его надежности, в Москве решили распространить этот опыт на всю страну. По меньшей мере, с начала 60-х гг. XVI в. (если не раньше, с середины 50-х гг.), в городах (в первую очередь пограничных) начинают создаваться подразделения городовых («жилецких») стрельцов. С их появлением численность стрелецкого войска быстро увеличивалась (причем равно как численность собственно стрельцов московских, стоявших в неписаной иерархии стрелецкого войска ступенью выше городовых, так и «жилецких»). Более того, с учреждением Иваном Грозным знаменитой опричнины в ее составе во 2-й половине 60-х гг. заводятся собственные опричные государева двора стрельцы, которые были впоследствии дополнены еще и дворовым же аналогом городовых стрельцов — стрельцами дворцовыми, которые набирались и стояли гарнизонами в дворцовых городах. Эта сложная структура стрелецкого войска после смерти Ивана Грозного подверглась определенному упрощению — можно предположить, что дворовые стрельцы стали стремянными, московские заняли в стрелецкой иерархии место ступенькою ниже стремянных, ну а дворцовые и городовые слились в один разряд.
Рост численности стрелецкого войска вызвал и определенные перемены в системе его комплектования. Если изначально они были «выборными», т. е. отбирались, очевидно, из числа уже существовавших подразделений пищальников, то затем стрельцов стали «прибирать» из всякого рода вольных, нетяглых людей, которые подходили бы для стрелецкой службы по физическим и возрастным данным. Впрочем, в случае необходимости (как это было, к примеру, в «польских» городах на «крымской украине» в конце XVI в., власти могли закрыть глаза на то, что в стрельцы вербовались и крестьяне-тяглецы.
Одновременно с увеличением численности стрельцов и усложнением структуры стрелецкого войска изменяется и система управления ими. На первых порах, пока стрельцы числились по дворцовому ведомству, и управлялись они в административно-судебном плане, равно как и получали свое жалованье, денежное и хлебное, из Дворца и его «подразделений» (той же Казны). И в военно-административном отношении они также на первых порах подчинялись, вероятно, государеву оружничему, а в походе — дворовым воеводам или воеводам тех «титульных» полков, которым они придавались по государеву приказу. Лишь позднее, на рубеже 60–70-х гг. XVI в., возникает специальный орган управления стрельцами — Стрелецкая изба (позднее приказ). Тогда же стрельцы появляются в составляемых разрядным приказом росписях полевых ратей. Напрашивается предположение, что тогда в истории стрелецкого войска происходят важные перемены, связанные с изменением статуса стрельцов (если и не всех, то большей части точно), но суть этих перемен пока ускользает от нас — слишком мало документов и свидетельств очевидцев сохранилось от того времени. Но эти перемены пришлись, что называется, ко двору — по крайней мере, каких-либо других серьезных изменений в статусе и подчиненности стрелецкого войска в последующие десятилетия мы не наблюдаем равно как во времена, предшествовавшие Смуте, так и в первые десятилетия после нее.
Можно ли считать стрельцов постоянным, профессиональным войском, предтечей регулярной армии? Пожалуй, на этот вопрос можно ответить утвердительно. Конечно, по мере роста численности стрелецкого войска и его дробления на разряды качество подготовки личного состава, как рядовых стрельцов, так и начальных людей, неизбежно должно было снизиться (и в особенности это должно было затронуть стрельцов городовых). Однако сам характер стрелецкой службы (которая к тому же де-факто была еще и пожизненной), установленные в стрелецком войске внутренние порядки, более или менее регулярное обучение, жесткая дисциплина, четкая и разветвленная командная иерархия с последовательным проведением в жизнь принципа единоначалия, регулярная выплата государева жалования (прежде всего денежного и хлебного) и пр. — все это позволяет нам утверждать, что для своего времени стрелецкое войско было вполне себе постоянным, профессиональным и в известном смысле регулярным. И, пожалуй, главное его отличие от конной поместной милиции заключалось в том, что стрельцы были частями, что называется, «быстрого реагирования». Будучи поселенными компактно в особых слободах, спаянные корпоративным духом и осознававшие свою особость, «инаковость», стрельцы могли быть задействованы для военных, полицейских и иных акций практически мгновенно по поступлении соответствующего приказа, без раскачки и долгих сборов.
Наработанный долгой службой и практикой профессионализм стрельцов и их командного состава, в особенности в «старых», заслуженных приказах/приборах, в которых велика была доля ветеранов, обуславливал их высокую эффективность на поле боя и делал возможными сложные (на то время) тактические эволюции и приемы, в т. ч. и основанные на тесном взаимодействии с конницей и артиллерией-нарядом. При этом нельзя сказать, что стрельцам отводилась совсем уж вспомогательная роль. Да, в составе полевого войска их удельный вес был невелик и редко когда превышал 10 % от общей его численности (правда, это не касается доли стрельцов в общей численности всего русского войска того времени — здесь она была существенно больше, до ¼ списочного состава). Но действуя под прикрытием естественных и искусственных укреплений (в т. ч. и знаменитого гуляй-города) вместе с нарядом (стоит отметить, что, судя по всему, с самого начала существования стрелецкого войска формируется практика придачи стрелецким приборам легкой артиллерии), стрельцы выступали в роли своего рода полевой «крепости». Опираясь на нее, поместная конница могла действовать на поле боя уверенно и более эффективно, не беспокоясь за свой тыл и зная, что она всегда может найти поддержку и защиту у своей пехоты и пушкарей.
Упор на эту функцию стрельцов обусловил и их характерное вооружение. Изначально стрельцы не были ориентированы на ближний, рукопашный бой, но бились «огненным боем», имея топоры (а затем и сабли) лишь в качестве средства самообороны, оружия последнего шанса. Естественно, что при таких раскладах качество основного вооружения стрелецкого войска имело большое значение, и в Москве внимательно следили за последними новинками в этой области. Немногочисленные свидетельства, как русские, так и иностранные, позволяют утверждать, что если на первых порах стрельцы были вооружены классическими фитильными аркебузами-пищалями, то к концу XVI в. они массово перевооружаются на более совершенные и современные аркебузы с кремневыми замками. При том мы не исключаем того, что в конце XVI в. на вооружении стрельцов могли появиться и ввезенные из-за рубежа тяжелые мушкеты с форкетами-подсошками, проходившие в документах как традиционные и хорошо известные гаковницы. Что же касается древкового оружия, копий и пресловутых бердышей, то эти виды оружия не были «штатными» и если и использовались стрельцами, то эпизодически и в необычных ситуациях (да и то преимущественно в годину Смуты).
