Заключение по данному аспекту даосской философии выглядит отрицательным. «Не стоит переживать». «Ничего делать не стоит, все свершится само собой». Наравне со всеми истинными мистиками эти даосские философы находили удовлетворение в мистическом процессе как таковом. Они не испытывали потребности в поступках и вознаграждениях, необходимых обычным людям. Таким образом, нам говорят, что, когда Чжуан-цзы пригласили на должность главного министра царства Чу, он с улыбкой отказался оставить свое занятие рыбной ловлей. В книге «Чжуан-цзы» говорится нам, что после того, как Ле-цзы посетило озарение, он «пошел домой и на протяжении трех лет из него не выходил… Его совсем не интересовало, что тогда происходило вокруг… Он превратился в нечто вроде мертвого тела, погрузился в себя, несмотря на все попытки вывести его из такого состояния, и оставался он в нем до конца своей жизни».
Такие персонажи служат иллюстрацией утверждения о том, что «совершенный муж ничего не делает, а великий мудрец ничего не изобретает; они просто размышляют о мироздании». Они представляют то, что мы можем назвать «умозрительным» аспектом даосизма. Такие посвященные мистики встречаются крайне редко, и вряд ли их насчитывалось много даже среди самых древних даосов.
Заключение в теории созерцательного даосизма выглядит совершенно ясным. Не следует переживать по поводу земной власти, положения в обществе или почестей. Для этого можно было отправиться в безлюдное место в качестве отшельника или, если сохранилось желание остаться среди людей, можно было с полным равнодушием воспринимать их отношение к себе. По этому поводу в «Лао-цзы» говорится: «Я говорю о знании – самом простом и доступном, я говорю о пути – самом простом и естественном. Но никто из людей не в состоянии это понять, никто из них не в состоянии начать действовать так. Они полагаются на слова и преклоняются перед конкретными делами, ибо они не знают истины и потому они не знают и самих себя. Тот, кто познал себя, тих и незаметен, и это потому, что он дорожит собой. Вот почему мудрый носит простые одежды, а драгоценную яшму скрывает внутри».
Теперь становится очень удобно говорить о безразличии к мнению окружающих, об отсутствии каких-либо устремлений, о полной пассивности, о согласии с самым низким положением в обществе и всем тому подобном. Но людям быстро надоедает такое положение вещей. И в своем подавляющем большинстве даосы оставались людьми, как бы они ни пытались ими не быть. Как бы то ни было, в их трудах постоянно встречаются высказывания по поводу того, что, пребывая в полном отстранении от дел, даосский мудрец на самом деле делает все; полностью обессиленный, он берет верх над сильным противником; при всем своем смирении он становится правителем Поднебесной. Даосизм перестает существовать как нечто «созерцательное». Его проповедники переходят к «целесообразной» деятельности.
Первый шаг на пути к такому радикальному переходу мог исходить от приверженцев мистики. Дао по-прежнему считается абсолютом, всеобщностью сущего. Если кто-то считает себя простой молекулой его, тогда понятно: что бы с ним ни случилось, ему самому от всего этого никак не избавиться. Человеку остается только лишь слиться с Дао; Лао-цзы нас предупреждает по этому поводу вот так:
То, что знаешь, не передать словами,
надеющийся на слова не может знать.
Закрыть свои входы,
затворить свои двери,
умерить свое рвение,
упорядочить свой пыл,
привести к гармонии свое сияние,
воспринять все, что есть в этой жизни, как равное, —
это и значит достичь сокровенного единства.
Воистину,
нельзя обрести это, не избавившись
от сочувствия к ближнему,
нельзя обрести это, не избавившись
от равнодушия и грубости,
нельзя обрести это, не избавившись
от стремления к благодеяниям,
нельзя обрести это, не избавившись
от зависти и злобы,
нельзя обрести это, не избавившись
от восхищения высоким,
нельзя обрести это, не избавившись
от презрения к низкому,
и потому эта вещь —
самая драгоценная в Поднебесной.
Таким у даосов выглядит перевоплощение. Слившемуся с Дао человеку не грозит боль, так как он не признает никакой боли. Не чувствующий боли человек становится неуязвимым. Неуязвимый человек становится сильнее тех, кто захочет причинить ему боль. Поэтому он считается самым главным и сильным среди всех живых существ. Такое мастерское перевоплощение производится множеством способов. Даосский мудрец не вынашивает никаких честолюбивых намерений; поэтому никакие неудачи ему не страшны. С кем никогда не случаются неудачи, тот всегда добивается успеха. А кто всегда добивается успеха, считается всесильным человеком.
Сила даосского мудреца на самом деле далеко превосходит величайшую силу, на которую, как считается, способны обычные люди. Поскольку он заодно с Дао, он сам становится Дао. Тем самым он сравнивается с Небесами и Землей, и описывается он как существо, обладающее атрибутами, присущими самому Дао.
Следует особо отметить, что даже такая логика может показаться обманчивой, и при этом человек оказывается в плену иллюзий, будто он на самом деле пребывает в «согласии с бытием», а некий канал для передачи всех сил вселенной служит великим подспорьем для укрепления веры в собственные силы и положения в обществе. Такая иллюзия гораздо мощнее, чем простое увещевание самого себя в том, что «день ото дня мне становится жить все лучше и лучше». Тем самым убежденный даос сможет тщательно рассчитать собственные особенности, чтобы произвести впечатление на окружающих людей и убедить их в своих собственных, ни с кем не сравнимых способностях мудреца.
В даосских трудах говорится о разнообразных мудрецах, как древних, так и современных, кто отказался от должности главного министра и даже погнушался предложением престола; и у нас появляются все основания полагать, что даос считает ниже своего достоинства тщеславие временного правителя. Тем не менее мы к тому же находим многочисленные высказывания, посвященные искусству «управления Поднебесной». Вполне банально просматривается человеческая сущность даосов, в глубине души мечтающих принять участие в борьбе, происходившей между представителями разнообразных философских школ, основатели которых пытались указывать путь к объединению китайского мира в настоящую империю. Иногда оказывается так, что тот или иной даос становится главным министром при правителе, но обычно даосский мудрец сам выступает в роли правителя.
По-человечески выглядит естественной для даоса тяга к власти. Он знал, как людям следует поступать, чтобы обрести счастье; им следовало просто оставаться в состоянии изначальной простоты. Поэтому в трактате «Лао-цзы» сказано: «…мудрый в жизни руководствуется следующим: делает свое сердце пустым и открытым, а наполняет свой желудок. Желания свои размягчает, а укрепляет свой дух. Другим же говорит только: «Освободитесь от своих познаний, освободитесь от стремления иметь». Тот, кто наставляет людей: «Набирайтесь ума!» – сам-то не может быть умным. Когда ты действуешь свободно, без задних мыслей, только тогда ты не связан ничем». А в «Чжуан-цзы» мы читаем что «достойные мужи в старину… считали наказания содержанием государственного управления, и поэтому пользовались полной свободой в вынесении смертного приговора».
