Поскольку Сюнь-цзы не верил в людей и не желал брать на себя малейший риск ошибки, он во многом уступил школе конфуцианцев. Истина «Без разумного риска ничего толкового не приобретешь» точно так же верна в философии, как в предпринимательстве. Сюнь-цзы и остальные философы, разделявшие его воззрения, осуждали конфуцианство до значительной степени стерильности. Превращая его в основу авторитарной системы, они к тому же обнажили его и подвергли опасности извращения тем, кто преуспел бы в убеждении людей в том, будто он обладал властью.
Сюнь-цзы вынашивал самые добрые намерения. И именно поэтому, то есть, как говорят даосы, он чересчур старался, он и причинил китайской философии огромный вред. В этом состояла трагедия одного из самых блистательных умов Китая.
Глава 8
Тоталитаризм легистов
У всех рассмотренных нами выше философских школ, начиная от конфуцианской и до даосской, наблюдается один общий предмет. Их основатели беспокоились по поводу положения обделенного народа Древнего Китая, придавленного нищетой, терзаемого правителями и войной. Они все подвергали критике правителей, предлагали запретить или облегчить поборы и притеснения с их стороны, а также искали пути прекращения войн.
Представители направления в философии, которое нам теперь предстоит изучить, тоже занимались исследованием условий существования государства. Их занимала, однако, не проблема систематизации сословий своего народа, а поиск причин периодического проявления им неповиновения; причин не его нищеты, а того, почему он отказывается достаточно упорно трудиться ради обогащения своих правителей; не причин войны, а того, почему народ не испытывает желания в ней участвовать. Они объясняли такие причины по большому счету приверженностью народа идеалам конфуцианства и моизма, якобы возбуждавшим у него недовольство и способствовавшим его нравственному разложению.
Философия, известная под названием легизм («школа законников»), в значительной степени представляется философией контрреволюции, служащей защите власти правителя от набиравших напористость воззрений, будто правительство существует ради народа, а не правителя. То есть, если какое-то правительство не может отстоять интересы народа, оно подлежит осуждению.
Многие ученые заявляли, а кое-кто заявляет до сих пор, что легистов вообще нельзя называть контрреволюционерами. Сами легисты считали себя смелыми первопроходцами, объявившими новое учение для новой эпохи. Они заклеймили конфуцианцев и моистов как застрявших в отжившей свое традиции ретроградов, цепляющихся за обветшалые теории и не желающих видеть мир, пользующийся благами прогресса.
Животрепещущий вопрос относительно того, кого считать носителем по-настоящему передовых взглядом, а кого – откровенными реакционерами, затуманивался в силу нескольких факторов. Конфуций и сам иногда склонялся к ведению беседы с позиции консерватора, хотя его программа в своей основе выглядела революционной. Конфуцианцы более позднего периода истории Китая превратились, или считали, будто превратились, в истинных традиционалистов, притом что их традиционализм приобрел своеобразный вид. Их легенды наполнили прошлое всевозможными атрибутами и традициями, на самом деле никогда не существовавшими ни на земле, ни на море, зато служившими причудливым отображением идеального мира, каким его представляли себе конфуцианцы. Эти легенды конфуцианцы описали в своих трудах и стали воспринимать в качестве изложения подлинных событий, причем многие из них вошли в собрания сочинений классического наследия. Так получилось, что сами конфуцианцы поверили в свою миссию, состоявшую в возврате к традициям старины, тогда как на самом деле они проповедовали абсолютные новшества. Конфуцианцы соглашались с теми, кто называл их традиционалистами, даже когда это совершенно не соответствовало действительности.
Сторонники конфуцианства отвергают управление государством посредством силы, проповедуя власть через убеждение подданных. Легисты выступали за учреждение мощного централизованного государства, пользующегося всей полнотой власти, подкрепленной угрозой суровых наказаний. Такая политика не устраивала не только конфуцианцев, но и подвластных феодалов, утрачивавших при ней свою собственную власть и даже относительно высокое положение. С точки зрения теории получается так, что «враг моего врага – мне друг», поэтому появилось предположение о том, будто конфуцианцы выступали в принципе сторонниками феодализма.
Кроме того, всем известно, что многие конфуцианцы находились на содержании мелких феодалов, и поэтому они совершенно определенно трепетно относились к отстаиванию их интересов. Нам известно, что Мэн-цзы питал безусловную чувственную привязанность к феодализму. Тем не менее совсем не факт, как иногда говорят, будто сторонники конфуцианства как направления в философии одобряли сохранение системы передачи положения в обществе и власти феодала по наследству. Наоборот, их упорство, с каким они требовали передачу государственных должностей, основанную на учете исключительно заслуг человека, откровенно шло вразрез с системой их передачи по наследству.
Вместе с тем легисты во многом совершенно справедливо претендовали на звание первопроходцев. Многие их предложения представлялись совершенно новыми. Они предлагали расколоть патриархальную семью, считавшуюся ими устаревшим атрибутом. Они выступали в защиту частной собственности на землю (но нужно отметить, что они к тому же пропагандировали такой жесткий государственный контроль над всей деятельностью подданных, что у частного владельца оставался только узкий выбор средств распоряжения своей землей). И они к тому же отдавали предпочтение строго централизованному правительству, функционирующему в рамках утвержденного и жесткого права, что выглядело чем-то новым.
Задачу перед собой легисты, однако, ставили не до конца новую. Они искали пути обретения правителем всего царства практически такого же рода абсолютной власти над его подданными, какой обладал феодал в «добрые старые времена», когда еще народ не начал задумываться о понятиях прав и свобод или разлагаться под влиянием конфуцианцев, заговоривших о таких вещах.
В этой связи важно отметить, что фактическая деятельность легистов с их теорией происходила главным образом на территории царства Цинь, находившегося на западной границе китайского мира. Мы располагаем сведениями о том, что уже в 361 году до и. э. китайцы в целом смотрели на Цинь как на государство, по сути населенное варварами. Мы постоянно натыкаемся на высказывания о том, что конфуцианское понятие ли и справедливости население Цинь еще не освоило.
В предыдущей главе мы обратили внимание на то, что, когда Сюнь-цзы после 300 года до н. э. посетил царство Цинь, он описал его народ простецким и неотесанным, страшащимся чиновников и весьма послушным. Что же касается чиновников, они тоже рьяно правили свою службу, курсировали исключительно между домом и канцелярией, избегая каких-либо собственных деловых соблазнов. И народ, и чиновники, отмечает Сюнь-цзы, представляли собой «весьма своеобразное единство», совершенно избавленное от распространенных в то время административных нелепостей. Понятно, что речь идет о народе, который не составит особого труда подчинить деспотической регламентации. На самом деле такая регламентация, заменявшая в древности право, в той или иной степени сохранялась в Китае во все времена.
