«Поэтому если в древности легко отказывались от имущества, – говорится в «Хань Фэй-цзы», – то это не от человеколюбия, а оттого, что имущества было много». Поэтому в древности правителю было выгодно проявлять великодушие и справедливость, и в те времена человек, обладавший такими чертами характера, мог рассчитывать на царский престол.
В одном отношении Хань Фэй нелицеприятно критиковал правителей, которых боготворили конфуцианцы; он обвинял их в фактическом разложении мирового порядка. Уступившие свои престолы простолюдинам Яо и Шунь обращались с вассалами как с сюзеренами. Основатели династий Шан и Чжоу, которых конфуцианцы восхваляли как исполнителей священной миссии, спасших народ от деспотии, на самом деле просто погубили своих суверенов. Тем самым они подорвали уважение к освященной законом власти. Здесь мы ясно видим Хань Фэя в качестве цесаревича, встревоженного посягательствами на престиж сословия, к которому он сам принадлежал.
Даже в старину, сообщает Хань Фэй, в различные периоды истории требовались свои особенные методы, а насколько еще это справедливо, когда времена радикально поменялись? Мудрец рассказывает легенду о земледельце из царства Сун, на поле которого торчал пень. Заяц бежал, наткнулся на пень, сломал себе шею и околел. Тогда земледелец забросил свою соху и стал ожидать у пня, надеясь снова добыть зайца. Но снова добыть зайца оказалось невозможно, и сам он стал посмешищем в Сун. Те, которые ныне желают методами древних правителей управлять современным народом, занимаются таким же «ожиданием у пня».
Хань Фэй возлагает большую долю вины за царящий в Поднебесной беспорядок на таких «непутевых ученых», клевещущих на своих правителей восхвалением старины и разбазаривающих время на бесполезные словопрения. Чем больше подданных займется учебой, тем меньше народа будет заниматься выращиванием продовольственных культур, укреплением государства и обогащением правителя. Вредным Хань Фэй называет даже овладение искусством ведения современной войны. Чем больше тех, кто изучает тактику боя, тем меньше ратников, которых можно поставить в первую шеренгу боевого порядка войска.
Он заявил, что таких ученых следует подвергнуть наказанию, заставить прекратить свое вредное занятие и заняться полезным делом. Но вместо того, чтобы все это сделать, жалуется он, правители соревнуются друг перед другом в предоставлении таким людям всевозможных почестей, и вполне естественно остальные бездельники пытаются этим бестолковым ученым подражать. Когда появляется шанс разбогатеть и заполучить власть, просто занимаясь учебой, когда от тебя не требуется ни большого труда, ни подвергать себя опасности, кто откажется сесть за школьную парту?
Таким манером все больше мужчин отрывается от плодотворной деятельности, тем самым слабеет государство и хозяйство, множится общая нищета. Дальше Хань Фэй предупреждает правителей, почитающих ученых и благочестивых людей, невзирая на их простонародное происхождение, о том, что на самом деле они подрывают престиж их собственного сословия, и тем самым навлекают беду на себя самих как монархов. Он доходит до того, что отвергает пользу литературы как таковой, такими вот словами: «В царстве умного правителя не держат никаких книг, а просвещению народа служат законы. От прежних царей не осталось никаких высказываний; роль учителей играют сановники».
В своих разоблачениях Хань Фэй часто к конфуцианцам примешивает еще и моистов. Он точно так же называет совратителями своей эпохи, лживыми болтунами, разбойниками купцов и ремесленников, загребающих огромный барыш за счет земледельцев. Не жалует он и чиновников, пользующихся своим служебным положением ради своекорыстных расчетов. Представления легистов о человеческой сущности очень отличались от представлений о ней конфуцианцев. Мэн-цзы, как мы уже убедились, считал человеческое естество добрым, тогда как Сюнь-цзы утверждал, что оно порочное. Но притом что Сюнь-цзы утверждал, что все люди рождались «корыстными, порочными и нечестивыми» тварями, он все-таки верил в возможность превращения их через просвещение также в совершенно благочестивые и заслуживающие доверия существа. В нашем исследовании трудов Сюнь-цзы мы отметили, что это преобразование выглядит где-то загадочным, так как учителя сами по себе остаются людьми, и поэтому они изначально порочны. Одновременно Сюнь-цзы однозначно исключает вмешательство в этот процесс какого-либо сверхъестественного посредника.
Сюнь-цзы, как и подавляющее большинство легистов, служил чиновником с четко обозначенным кругом обязанностей, и он мог посвящать часть своей жизни карьере начальника службы общественного порядка. В правоохранительных органах можно встретить сотрудников, относящихся с оптимизмом к человеческому естеству, но очень редко; их опыт заставляет их смотреть на человечество в целом с большим подозрением. Сюнь-цзы тоже не обольщался человеческой натурой, но как конфуцианец он нашел способ преодоления такой сложности, пожертвовав при этом самой логикой. Его ученик Хань Фэй в этом плане пользовался непоколебимой логикой. Как и остальные легисты, он воспринял такое представление, что люди своекорыстны, и никак не пытался его умерить. Он высказался следующим образом: «Империей можно управлять, только познав человеческое естество. Людям что-то нравится, а что-то не нравится; следовательно, их можно держать в повиновении посредством вознаграждений и наказаний. На их основе можно вводить в действие запреты и указания, а тем самым образуется целостная система управления народом. Правителю для предохранения своего верховенства остается только прочно держаться за эти рычаги [поощрения и наказания]… С помощью этих рычагов он распоряжается жизнью и смертью подданных. Удержание масс в подчинении обеспечивается одной только силой».
Своекорыстие Хань Фэй считал господствующим правилом даже внутри семьи. «Когда рождается мальчик, – написал он в одном своем исследовании, – отец и мать поздравляют друг друга, но если рождается девочка, они приговаривают ее к смерти… Причина такого отличия в поведении заключается в том, что родители думают о том, как им будет выгоднее в будущем, и прикидывают заранее, что в конечном счете принесет доход. Таким образом, даже отношение родителей к своим детям отмечено погоней за выгодой. Насколько еще более мощным фактором выглядит погоня за выгодой в отношениях, далеких от привязанности, существующей между отцом и его ребенком?»
Если исходить из того, что человеческое естество именно таково, тогда представляется откровенно глупым и опасным полагаться на такие достоинства, как благодарность и преданность в сфере политической деятельности. Хань Фэй фактически сформулировал предположение о том, будто подданные и министры так устроены, что все они без исключения готовы убивать своих сюзеренов, сменять их у кормила власти и захватывать их богатства, если только у них появится на это шанс, причем без угрозы какого-либо наказания. Только неослабная бдительность суверена и своевременное подавление опасных тенденций в обществе, от которых, по утверждению Хань Фэя, не избавлены даже самые внешне преданные советники, позволят правителю сохранить свое положение или даже саму жизнь.
Такой психологический анализ легистов во многом напоминает логику дрессировщика львов с тиграми, наблюдающего за своими питомцами. Говорят (а у автора настоящего труда не сложилось по жизни испытать ремесло дрессировки львов), что этих огромных кошек нельзя по-настоящему одомашнить, поэтому требуется постоянно относиться к ним с опаской и управлять их поведением посредством поощрений и наказаний. Точно такой же подход легисты предлагают применять к представителям рода людского. Разве такой анализ и порядок действий на самом деле не подходит человеку?
