Со всей определенностью приходится признать следующее: если личный интерес рассматривать в самом широком смысле данного понятия, тогда все поступки людей определяются именно им. Когда-то автор познакомился с женщиной, которая сказала, что всегда будет поступать только честно потому, что собирается вознестись на Небеса. Других людей удерживает от неэтичных поступков то, что они высоко ценят уважение окружающих, больше той выгоды, которую сулят подобные поступки. Некоторые люди сделают то, что считают правильным, даже если никто не будет знать об их поступках, потому, что они высоко ставят собственное достоинство; такие люди иногда говорят: «Я не усну ночью, если такое вдруг совершу».
Все такие нравственные побуждения можно истолковать с точки зрения корысти, но в этих случаях корысть следует оценивать особым и сложным способом. Те, кто занимается изучением зоопсихологии, признают, что такие факторы, как условные рефлексы и замещающие побудители, совсем не упрощают у животных психических процессов. Психические процессы у человека протекают еще сложнее.
Критика психологии легистов со стороны конфуцианцев тем самым может заключаться в чрезмерном ее упрощении. Их психологи не учитывают то, на что особое внимание обращали все конфуцианцы: громадную роль образования в преобразовании природы и социализации людей. Причем они к тому же не признают, что при всей справедливости вывода о побуждении людей к действию их желаниями они могут захотеть все подряд. Они могут возжелать, например, доверия к себе даже сильнее, чем денег. Таким образом, конфуцианцы могли бы заявить о том, что искренний предводитель, подданные которого чувствуют его зависимость от них, может рассчитывать на более добросовестную их службу, чем намного более умный вожак, ради достижения своих целей пользующийся исключительно обещаниями крупных вознаграждений и угрозами страшных кар.
В теории легистов значится три атрибута, которыми должен пользоваться правитель, чтобы правильно управлять Поднебесной. Один из них называется ши, что означает одновременно власть/насилие. Второй называется шу — искусство. Третий называется фа — закон. Кто-то из легистов особо выделял один из этих атрибутов, кто-то – второй, кто-то – третий.
Иллюстрацией важности ши (власти/насилия) служило указание на то, что даже совершенномудрые императоры не могли заставить народ повиноваться им до тех пор, пока не показывали свою силу, тогда как даже самый негодный из правителей пользовался полным повиновением народа. Следовательно, делалось заключение, достоинства и мудрость ничего не стоят по сравнению с властью и насилием.
Со своими утверждениями о том, что деятельность правительства требует владения управленческим искусством (шу), легисты по сравнению с конфуцианцами занимали самые непоколебимые позиции. Хотя Конфуций настаивал на том, что учеба сама по себе особой ценности не представляет, если обладатель знаний не мог использовать их в надлежащем поведении, состоя на должности в правительстве, он делал основной акцент на пользе как главном качестве достойного управленца. Конфуцианцы блюли букву его учения, но позабыли во многом о его духе до тех пор, пока до них наконец-то не дошло, что ни одному управленцу не обойтись без добродетели и знания конкретных классических трудов. На этом они и начали настаивать. Но по
мере укрупнения государств, централизации их власти и усложнения хозяйственной деятельности функционирование правительства стало все больше требовать определенных технических знаний и навыков. Легисты признали это, и поэтому, вероятно, китайское правительство по-прежнему оставалось под мощным влиянием легистов еще долго после того, как легизм как развивающаяся философия фактически прекратил свое существование.
В связи с третьим атрибутом – фа (законом) разногласия между легистами и конфуцианцами выглядели точно такими же острыми. Здесь позиция конфуцианцев однозначно формировалась в ситуации, существовавшей при феодализме, когда земельный собственник пользовался практически неограниченной законной властью над земледельцами его владений. Если он проявлял большой деспотизм, совершенно очевидно появлялась необходимость ограничения его власти кодексом четко сформулированных законов. Но если ему хватало добра и мудрости, такому человеку, отягощенному заботой о благосостоянии небольшой группы народа, лично ему знакомого, можно было доверить отправление здорового правосудия. В таком случае ему поручалась вся ответственность в особых условиях с правом принятия решений с опорой на его собственный здравый смысл, ограниченный только местным обычаем. Так выглядело представление конфуцианцев о судебном процессе, которым они регулярно пользовались. Следовательно, они делали упор на передачу отправления правосудия в руки добрых и мудрых мужей, а не на административное ограничение того же правосудия рамками свода законов.
По мере увеличения политических единиц в размере чиновники фактически утрачивали возможность личного знакомства со всеми подданными, оказавшимися в их юрисдикции, и появилась необходимость в составлении сводов законов. Конфуцианцы очень неохотно смирились с этим непреложным фактом, но все еще делали основной упор на управлении государством достойными мужами, а не в соответствии с нормами права.
Китайские суды до самого свержения маньчжурской династии функционировали в манере, отличавшейся от европейского регламента. Суд представлял собой совсем не состязание между юристами прокуратуры и адвокатуры под присмотром судьи, выносящего окончательный вердикт в соответствии с уголовным кодексом. Вместо этого в теории шло расследование судьей фактов по делу, включающих каждое смягчающее или отягчающее обстоятельство, заканчивавшееся решением, выносимым в свете закона, обычая и с учетом всех сопутствующих обстоятельств. Если эта система кажется полностью отличающейся от собственно европейской, тогда считаем своим долгом помнить о том, что многие западные суды совсем недавно пополнились должностными лицами, осуществляющими надзор за условно осужденными гражданами, функция которых сводится к точному изучению всех обстоятельств дела и выдаче рекомендации по действиям в соответствии с ними. Такое нововведение расхваливали как великий шаг вперед.
Часто высказывались обвинения в том, что традиционные китайские суды оказывались некомпетентными и продажными. Но выдающийся французский юрист по имени Жан Эскарра, посвятивший несколько лет исследованию китайской правовой системы, подвергает сомнению обоснованность такого обвинения. В некоторых случаях, утверждает он, все происходит оттого, что китайские судьи ставят равноправие и социальную справедливость выше буквы закона. Он находит традиционную китайскую судебную систему (основу которой составляет конфуцианство) заслуживающей «большего восхищения, чем осуждения».
Сюнь-цзы, как и следовало ожидать, мог о праве сказать гораздо больше доброго, чем остальные первые конфуцианцы. Но даже он обращает внимание на то, что законы не способны воплощаться в жизнь без вмешательства человека, и он утверждает, что они играют гораздо меньшую роль, чем толковые мужчины, следящие за их исполнением. Кроме того, говорит он, без тщательного учета всех без исключения обстоятельств конкретного дела «те дела, для которых не предусмотрена норма права, обязательно подвергнутся неправому рассмотрению».
