Если нам на самом деле хочется выяснить, что же там происходило в реальности, давайте попытаемся забыть предвзятые теории и тщательно исследовать, что, в конце-то концов, случилось? Нам необходимо конечно же выяснить политические и экономические обстоятельства, так как они составляют важную часть исходных данных. Особое внимание следует уделить, однако, трем человеческим факторам: правителям, ученым мужам и, наконец, совсем не в последнюю очередь народным массам.
В старину аристократы могли себе позволить практически не принимать в расчет невежественные массы простого народа. Однако эти массы стали не такими уж невежественными. Основатель династии Хань в молодости принадлежал к бедноте, а его жена – позже ставшая правящей императрицей, располагавшей высшей и грозной властью, – работала в поле в поте лица. Зато его младший брат изучил философию у воспитанника самого Сюнь-цзы. Мы уже обращали внимание на то, что еще во времена Конфуция и Мэн-цзы представители простого народа Восточного Китая стали играть такую важную роль в делах некоторых великих семей, что их отцы относились к ним с большой благосклонностью, а также обнаружили смысл в поощрении их политических притязаний.
В относительно диком царстве Цинь ситуация выглядела несколько более варварской. У нас имеются некоторые свидетельства того, что его народу жестокие притеснения со стороны правительства нравились ничуть не больше, чем лошади побои, но, как эта лошадь, они привыкли к притеснениям и особых протестов не заявляли. Одна из величайших ошибок, совершенных Первым Императором династии Цинь, заключалась в том, что он предположил, будто весь китайский народ можно долго удерживать в жестких рамках беспрекословной дисциплины, которой народ его родного царства кротко подчинился.
Прошли считаные годы, и на востоке один простолюдин поднял восстание, и к нему немедленно присоединились люди самого разного происхождения, в том числе многочисленные конфуцианцы и монеты. В качестве одного из своих главных советников он держал при себе прямого потомка Конфуция в восьмом поколении. Предводитель крестьянского мятежа явно видел в конфуцианстве пропагандистскую привлекательность для народных масс. Его и потомка Конфуция все равно через несколько месяцев убили, но их гибель не остановила революцию, распространявшуюся как степной пожар. Циньский имперский порядок рухнул фактически сам собой в результате дворцовых интриг; но после его крушения появилась необходимость в выборе того, кому можно поручить основание династии, способной заменить династию Цинь. Война между двумя наиболее толковыми предводителями мятежников продолжалась несколько лет.
Один из этих предводителей по имени Сян Юй принадлежал как раз к категории потомственных аристократов. Его предкам принадлежали земельные владения, и на протяжении поколений они отличались на военном поприще. В военном деле ему не было равных, и говорят, что Сян Юй брал верх во всех сражениях, поручавшихся его личной заботе. Он всегда выбирал такую подавляющую манеру поведения, что, если верить историческим хроникам, воины противника подсознательно падали на колени только при его приближении, и даже боевые лошади супостатов бежали прочь с ржанием ужаса от одного только его грозного взгляда, направленного на них. Как и подобает человеку такого высокого происхождения, Сян Юй ни в грош не ставил человеческую жизнь как таковую, и ничто его больше не забавляло, как поймать врага, а потом сварить или сжечь его заживо. Овладев чужой территорией, он всегда приказывал своим солдатам истреблять всех проживавших на ней мужчин, женщин и детей.
Сян Юй из всех сражений выходил победителем, поэтому может показаться несколько странным, что он потерпел поражение в войне. Даже он сам не мог понять, почему его войско, которое он вел от победы к победе, постепенно убывало, пока не осталось совсем ничего, а ему не пришлось наложить на себя руки.
Его удачливым соперником, основавшим династию Хань, оказался первый китаец простонародного происхождения, взошедший на китайский престол. Исключительно удобства ради назовем его именем, под которым он вошел в историю. А назвали его Гао-цзу – первый император династии Хань (в русском китаеведении он значится под именем Лю Бан. – Пер.). Сын земледельца, он без злого умысла нарушил один из циньских законов, и ему пришлось скрываться ради спасения собственной жизни. Он возглавил шайку разбойников, а когда наступило время смены династии, его вынесло в предводители массового мятежа. Особыми талантами стратега он не выделялся, зато умел возглавить народ, подобрать талантливых военачальников с необходимыми специалистами в своем деле. Главный его талант состоял в том, чтобы заставить этих мужчин выполнять свою волю.
Его необычайное самообладание удивляло всех окружавших его людей. В одном боевом эпизоде, когда его войско сошлось для сражении с врагом, он встретился Сян Юем прямо перед фронтом противостоящих шеренг в надежде на переговоры. Сян Юй достал спрятанный арбалет и выстрелил ему в грудь. Гао-цзу получил тяжелое ранение. Если бы его ратники, наблюдавшие за ними, успели осознать, что произошло, боевой их дух мог просто улетучиться. Не теряя ни мгновения, Гао-цзу схватился за ступню и выкрикнул: «О! Этот злодей выстрелил мне в большой палец ноги!»
Он считается безжалостным человеком. Не брезговал никакими средствами, сражался честно и подло, лишь бы одержать победу. Он раздавал обещания и легко нарушал их ради достижения собственных целей. Он мог жертвовать жизнями тысяч мужчин и женщин и даже жизнями собственных детей, лишь бы спасти собственную шкуру.
Если бы на этом все заканчивалось, его можно было бы считать очередным умным и беспредельно честолюбивым человеком. Но к чертам характера Гао-цзу следует добавить еще несколько штрихов. Он добросовестно изучал человеческую психологию. Понимал, что ему нельзя себе позволить казаться безжалостным в глазах подданных. Поэтому всегда, когда это не вредило его делу, он проявлял демонстративную щедрость. Все заслуги за свои собственные достижения он передавал своим подданным и оставлял себе единственную добродетель, заключавшуюся в его умении по достоинству оценивать своих соратников и применять по назначению их способности. Когда кое-кто из его последователей замышлял мятеж, он сначала их задерживал, потом прощал и возвращал им почетные посты. Он даже со своими рядовыми ратниками обращался по-доброму, что в то время представлялось делом неслыханным.
Как только Гао-цзу провозгласил себя императором, понятное дело, ему незамедлительно сочинили приличную родословную, подтверждающую его происхождение от мифологического императора Яо. Вполне можно было ожидать, что он постарается отречься, если вообще не избавиться от всех тех, кто знал его еще простолюдином. Он же поступил совсем наоборот: предоставил высокие должности кое-кому из своих давнишних соратников, а также освободил родной город от поборов. Более того, он однажды посетил его, чтобы устроить пир для своих старых друзей и знакомых горожан. Гульбище продолжалось несколько дней, причем гостей песнями и танцами развлекал сам император Гао-цзу.
Никаким снобом Гао-цзу никогда не был. Здесь он выглядит совершенно искренним, но все-таки с примесью также политического расчета. Гомер Г. Дабе написал о нем так: «Великодушное и доброжелательное отношение Гао-цзу к народу возбуждало к нему встречную симпатию простых людей. Они думали, будто он с ними заодно. Не единожды предводители народа посещали его с важной информацией. Отсутствие у него благородных манер и использование простонародного языка в общении даже с самыми выдающимися его последователями могли только усиливать доброжелательное чувство народа к нему. Он победил потому, что сумел настроить общественное мнение в свою пользу; он пользовался такой мощной симпатией, что два века спустя, когда настало время крушения его династии, престол мог достаться новой династии только под названием Хань».
