Гао-цзу стремился заслужить расположение народа не только через объявление помилований, освобождение от поборов, предоставление вольной грамоты рабам и прочими подобными мерами. К тому же на заре своей борьбы за власть он предоставил народу право пусть слабого, но все-таки голоса, постановив так, чтобы его сановники регулярно общались с представителями народа, сообщавшими о тревогах простолюдинов. Когда его ставили императором, он сказал, что принимает высочайший титул исключительно «ради блага народа». Даже уже в бытность императором он действовал не деспотически, а только выслушав рекомендации своих министров и с их согласия.
Постепенно такой порядок принял вид ненаписанного закона, и решения, принимавшиеся его преемниками, без одобрения их министрами считались не имеющими юридической силы. Г. Дабе говорит, что «воцарение Гао-цзу знаменует победу конфуцианского представления о том, что императорская власть имеет свои пределы, должна использоваться во благо народа и основываться на законности, то есть победу над представлениями легистов, отстаивавших диктаторское и абсолютное самодержавие. Притом что Гао-цзу и его преемники формально оставались полновластными владыками, на практике их полномочия серьезно ограничивались рамками обычаев». Тогда получается так, что мы имеем дело с укладом, при котором правительство теоретически в некоторой степени соглашается с представлениями Конфуция о сущности добропорядочной власти: министры правительства трудятся ради блага народа, а этих министров подбирает правитель, делегирующий им властные полномочия. Понятно, что до идеала Конфуция еще далеко, однако удивляет то, что даже бесцеремонный головорез, каким считался Гао-цзу, хотя бы как-то к нему приблизился.
Гао-цзу никаким приверженцем конфуцианцев никогда не считался. Он относил их к напыщенным книжным червям, и больше всего в жизни его забавляли всевозможные грубые розыгрыши, жертвами которых нередко становились конфуцианцы. Тем не менее в его ближайшем окружении находилось несколько конфуцианцев, в том числе его собственный младший брат, и они сделали все, что могли, для приобщения императора к конфуцианству, даже сочинили книгу для этой цели. Ощутивший отвращение к вульгарным манерам его грубых соратников при дворе, Гао-цзу вызвал одного конфуцианца, чтобы тот разработал обязательный для них придворный церемониал. С полной уверенностью, однако, можно предположить, что к конфуцианству этого проницательного государственного деятеля подтолкнула большая популярность данной школы философии у народа.
Многие ученые высказывают предположения о том, что во времена династии Хань конфуцианство считалось по большому счету догматом аристократов и состоятельного поместного дворянства. Дело обстояло не совсем так. Уже в I веке до н. э., после того, как многие из них несколько разбогатели за счет государственных дотаций, их враги описывали конфуцианцев в виде сословия обнищавших ученых, обитавших на бедных скотных дворах и в захолустных переулках, одевавшихся скромно и обутых в рваные сандалии. В целом они явно оставались в экономически стесненных обстоятельствах на всем протяжении периода правления династии Хань. Этот самый факт, однако, позволял им поддерживать контакт с народом, и поэтому оказывать на него влияние.
Император династии Хань Гао-цзу все это дело видел и эксплуатировал его пропагандистскую ценность. Во время своей борьбы за власть он призывал к «крестовому походу» на своего противника Сянь Юя в стиле конфуцианцев, причем с оправдавшим себя результатом. Позже мы находим конфуцианский стиль, часто появляющийся в его указах. В 196 году до н. э. он распорядился, чтобы его чиновники на всей территории империи прислали рекомендации на всех добродетельных и способных мужчин, достойных занять престол, чтобы им можно было воздать должное и предоставить достойное положение в обществе. Такой порядок, подхваченный и доработанный до совершенства его преемниками, превратился в особый конфуцианский атрибут, известный нам как китайская система государственных испытаний.
При всем при том двор Гао-цзу нельзя назвать ни исключительно, ни преимущественно конфуцианским по своей сути. Даосизм с его великими теориями и широкими обобщениями совершенно естественно приглянулся искателям приключений. Все больше он сливался с народными суевериями, что привлекало к нему симпатию со стороны народных масс. Так как многие последователи Гао-цзу принадлежали к категории искателей приключений простонародного происхождения, их привлекали догмы даосизма.
Несмотря ни на что, нашли своих последователей и легисты. Притом что конфуцианцы свято верили в то, что именно их представители должны занимать ключевые высоты в правительстве, они чересчур увлеклись вопросами обряда, метафизики и литературы, чтобы заниматься приземленными делами типа ведения хозяйства империи; они считали такие сферы, так или иначе, не достойными внимания благородных мужей. Однако государство династии Хань представляло собой громадный политический и экономический организм, настоятельно требовавший сложных управленческих приемов и чиновников, владевших такими приемами. Только чиновники, оставшиеся после краха империи Цинь, обладали необходимыми навыками государственного управления, и императору династии Хань пришлось их нанять к себе на службу. По своим воззрениям они фактически принадлежали к легистам.
Четвертый суверен династии Хань император Вэнь-ди, правивший с 179 по 157 год до н. э., во многом соответствовал тому идеалу, каким должен быть правитель конфуцианского толка. Он видел долг императора в том, чтобы осуществлять разумное руководство своим народом во благо этого народа. Максимально сократил поборы, предоставил свободу государственным невольникам, поставил заслон продажности должностных лиц, смягчил судебную практику настолько, что смертная казнь стала редким явлением, и назначил государственные пособия для престарелых подданных. Он упразднил законы, запрещающие критику императора, завив при этом, что хочет послушать мнение подданных о его промахах. Высказал предложение о том, чтобы в соответствии с конфуцианскими принципами не оставлять престол своему сыну, а вместо этого поискать самого добродетельного в империи мужа и назначить его своим наследником; его сановники, однако, убедили его в том, что пользы их империи это не принесет, зато может накликать на нее множество бед. Он жил скромно и, когда умер, оставил завещание, чтобы траур по нему ограничили абсолютным минимумом, дабы не сильно потревожить народ.
Никакого лицемерия в этом не было; император Вэнь-ди считается истинным образцом конфуцианской добропорядочности и одним из самых милосердных монархов за всю историю человечества. Беда заключалась в его чрезмерном суеверии, из-за которого он постоянно подпадал под влияние авантюристов, утверждавших, будто они обладают сверхъестественными способностями. Среди ученых, официально назначенных при его дворе изучать философию, встречались представители самых разнообразных школ; поначалу среди них числился всего лишь один-единственный конфуцианец. Более того, когда Вэнь-ди решил приставить наставника к своему наследнику, он выбрал человека, принадлежавшего к школе легистов.
Несмотря на такой философский разброд при дворе династии Хань, конфуцианцы снова приобрели положенный им вес там, когда император У-ди, числящийся шестым правителем данной династии, в 140 году до н. э. унаследовал престол. Весьма широкое распространение получило мнение о том, что император У-ди выступал в роли откровенного, если только не заблудшего покровителя конфуцианства, что конфуцианцы пользовались большим авторитетом при его дворе и на время его правления приходится «триумф» конфуцианства.
