Все-таки если попристальнее приглядеться к фактам, сохранившимся в истории Китая, напрашиваются следующие выводы: во-первых, притом что император У-ди вполне мог считаться настоящим конфуцианцем, когда только-только унаследовал престол еще мальчиком 15 лет, он быстро перерос этот свой этап становления как мужчины; на протяжении всей его долгой жизни в зрелом возрасте он уже выступал в качестве легиста, ловко притворяясь конфуцианцем из политических соображений. Во-вторых, консультанты, на самом деле занимавшиеся формированием политики его правительства, откровенно придерживались воззрений легистов и отвергали теорию Конфуция. Номинальных же сановников-конфуцианцев, занимавших высокое положение при дворе У-ди, настоящими представителями данной философской школы назвать можно было с большой натяжкой. И в любом случае У-ди практически не обращал внимания на их советы по актуальным на самом деле вопросам. Наконец, если согласиться с реляцией о том, что во время правления императора У-ди конфуцианство «пережило свой триумф», следует оговориться, что в весьма ограниченном смысле этого понятия. Все дело в том, что по ходу дела конфуцианство подверглось ревизии и извращению до такой степени, что Конфуций, Мэн-цзы и Сюнь-цзы просто пришли бы в ужас, который фактически переживали ортодоксальные конфуцианцы времен самого императора У-ди.
Ученые часто указывали на то, что при тщательном рассмотрении значимых деяний императора У-ди ясно просматривается их соответствие предписаниям такого легиста, каким был Хань Фэй. Ученые конфуцианской школы сетовали на то, что легист пользовался диктаторским методом подсчета населения, изобретенным еще Шан Яном. Суровые законы династии Цинь полностью никто никогда не отменял, а при У-ди их к тому же ввели в четкий и подробный свод законов, исполнявшихся без каких-либо поблажек. За внешне пустяковые нарушения с людей требовали громадные штрафы, отправляли на военную службу или превращали в государственных невольников. При этом целью ставилась ликвидация купечества и сословия состоятельных людей. Советники У-ди из числа легистов подталкивали его к конфискации всех наиболее доходных предприятий; он к ним прислушался и добычу соли, железа, а также изготовление очищенной зрелой бражки причислил к государственной монополии. Для обеспечения одних только этих монополий рабочей силой пришлось более сотни тысяч человек осудить как уголовников и превратить их в государственных невольников. На оплату его военных авантюр шли средства, консолидированные за счет непосильных поборов с населения. Не брезговал он и чеканкой неполноценных монет с отступлением от установленного стандарта. Наказания назначались настолько часто и настолько суровые, что мужчины стали сторониться государственной службы; в этой связи пришлось придумать специальный порядок, при котором назначенный на государственную должность человек получал возможность откупиться от такой сомнительной «чести»; в результате в казну стали поступать средства из такого вот нового источника.
Особое внимание легисты придавали войне, и У-ди был с ними заодно. В начале его правления существовала реальная угроза нападения со стороны соседних диких племен; но после того, как он ее устранил, у У-ди появился неутолимый вкус к завоеванию чужих территорий. Его армии продвинулись глубоко в Среднюю Азию; в одном случае он послал больше 100 тысяч человек личного состава в Фергану, чтобы завладеть редкой породой лошадей. Невозможно подсчитать, сколько десятков тысяч жизней было положено на алтарь всех тех беспрестанных экспедиций, зато нам прекрасно известно, что из-за них рухнула экономика Поднебесной. Тем не менее У-ди намного расширил пределы территории Китая; этот факт, безо всякого сомнения, умерил гнет его репрессивных мер в восприятии народа в целом.
Император У-ди не собирался оставлять управление правительством в руках своих министров, как это когда-то советовал Конфуций и как это было принято при остальных императорах по большому счету с момента основания династии Хань. Вместо этого он взял бразды правления государством в свои руки и, как кажется, воздержался от того, чтобы передоверять реальную власть кому-то из его министров или советников, как настаивал на этом когда-то Хань Фэй. Вне закона объявили критику монарха, разрешенную во время правления императора Вэнь-ди; такого рода дерзость теперь каралась со всей суровостью. Как бы то ни было, императора ругали многие, особенно в конфуцианских кругах, и в 99 году до н. э. вспыхнуло народное восстание. Обращает на себя внимание то, что центром ему служила область, где родился Конфуций. После его подавления казни подверглись больше 10 тысяч человек его участников и сочувствующих.
Император У-ди не только поступал, как подобает легисту, но и держал при себе легистов в качестве самых влиятельных советников. Как отмечало сразу несколько ученых, существуют убедительные основания полагать, что он сознательно брал пример с Первого Императора династии Цинь. И в его указах он при всяком подходящем случае заимствовал высказывания из трудов легистов, в частности из «Хань Фэй-цзы», показывая тем самым свое знание этих трактатов, хотя ему вполне хватало благоразумия не слишком афишировать источники своей мудрости. Тогда каким же манером такой император вообще заслужил репутацию искреннего, пусть даже где-то заблудшего, покровителя конфуцианства? Манером очень даже замысловатым.
Когда в возрасте 15 лет его возвели на императорский престол, подавляющее влияние при его дворе принадлежало известным министрам-конфуцианцам. Так как на уроках мальчика как будущего правителя учителя склоняли к конфуцианству, этим министрам не составляло большого труда заручиться его подписью под декретами, предусматривавшими запрет на изучение молодыми людьми некоторых работ легистов, в том числе трактатов Шан Яна и Хань Фэя. По-видимому, этот декрет официально никогда не отменялся, но искреннее увлечение молодого императора конфуцианством скоро прошло. Его бабушка, полновластная великая вдовствующая императрица, принадлежала к числу пламенных последователей школы даосов, и ей потребовалось совсем немного времени, чтобы покончить с влиянием при дворе его советников-конфуцианцев.
Скоро наш юный император обнаружил, что больше не питает симпатии к конфуцианцам. Они демонстрировали недостаточное почтение его августейшему положению, а также подвергали его самого весьма дерзкой критике. Кроме того, он жаловался (и здесь правоту императора оспорить сложно) на то, что они совершенно незнакомы с практичностью в жизни. Они не только выступили против войны как бесполезного занятия, но еще возражали по поводу любой разумной подготовки на случай вторжений диких кочевых орд, терзавших жителей приграничных районов. Конфуцианцы утверждали, будто императору следует познакомиться с ними и проявить добродетель, и эти варвары перейдут на его сторону сами. В управлении государством, говорили они, достаточно добродетели со знанием классики. Такие мещанские мелочи, как арифметика и административные приемы, по их мнению, для благородного мужа никакой ценности не представляли.
Эти мужчины не смогли бы успешно управлять обширной и сложной империей У-ди. Тем не менее они верили в свое предназначение заниматься государственными делами, и конфуцианцы пользовались поддержкой народа. Судьба династии Цинь служит наглядным доказательством того, как опасно было их обижать. У-ди приступил к правлению империей, располагая репутацией друга конфуцианства, и он всячески старался ее поддерживать. В своих указах он постоянно делал ссылку на конфуцианскую классику. Он оказал высокую честь (но не наделил властными полномочиями) двум потомкам Конфуция. Утверждая все новые законы и внедряя все более жестокие наказания, он утверждал: «Мои намерения заключаются в том, чтобы сокращать число наказаний, тем самым уменьшая зло». Вытряхивая последний грамм дани из своего народа, он постоянно издавал указы, в которых описывал свои мучения, которые он чувствовал, осознавая его страдания. Для своих наиболее изощренных замыслов он сочинял утонченно благовидные побуждения чистейшего человеколюбия.
