Еще одной очень важной теорией, появившейся, по всей видимости, примерно в то же самое время, предусматривается существование так называемых «пяти элементов» (у-син). С китайского языка эти у-син лучше перевести как «пять стихий». К ним относят дерево, огонь, землю, металл и воду. Им соответствуют пять противоположностей с центром, добавленным к признанным четырем сторонам света. Им соответствуют пять времен года с добавлением переходного сезона, приходящегося на время между летом и осенью, названного «землей», как называли центральную стихию. К тому же добавили пять цветов, вкусов, запахов, чисел, органов тела и т. д. практически до бесконечности.
В философии представляет большую важность сама последовательность этих стихий. Дерево служит источником (то есть поддерживает) огонь; огонь оставляет после себя землю (то есть пепел); в земле содержится металл; металл притягивает воду (роса, выпавшая на металлическом зеркале); вода обеспечивает (то есть делает возможным рост) развитие дерева. Порядок их уничтожения следующий: вода гасит огонь; огонь плавит металл; металл рубит дерево; дерево проникает в землю (либо корнями, либо в виде сохи); а земля впитывает воду или преграждает ее сток; таким манером заканчивается очередной цикл обращения стихий.
Посредством таких методов ворожбы, что описаны в «Книге перемен», а также теорий нумерологии, инъ и ян, пяти стихий, развилась разветвленная и запутанная система анализа явлений и их обуздания. Если бы эти теории получили предварительное подтверждение и прошли проверку экспериментальным путем, их вполне можно было бы преобразовать в настоящую науку. Но так как это теоретизирование не поднялось выше абсолютной догмы и не подтвердилось экспериментально, оно осталось на уровне изощренной, но псевдонауки.
Мы уже обратили внимание на то, что на заре даосизма его апологеты позаимствовали огромную долю народного суеверия. Такие псевдонаучные воззрения к тому же позаимствовали и развили представители даосских кругов. Первый Император циньской династии щедро снабжал деньгами даосских кудесников, которые взялись было составить для него эликсир бессмертия. При династии Хань император У-ди выдал замуж свою старшую дочь за чародея, обещавшего добыть для него этот иллюзорный препарат; когда у чародея ничего не получилось, У-ди приказал его разрубить пополам по талии.
В период правления императора У-ди некий князь, освоивший разнообразные направления философии, но чувствовавший особую склонность к даосизму, приказал философам, которых он держал при себе под видом гостей, составить собрание сочинений; оно дошло до нас под названием «Хуайнань-цзы». Его можно в целом считать даосским по природе произведением, но в нем проявляется мощная тенденция к эклектике, показательной для философской мысли эпохи династии Хань. В его первой главе говорится: «Дао покрывает небо, несет на себе землю, развертывает четыре стороны света, раскрывает восемь пределов. Высокое беспредельно, глубокое безмерно, обнимает небо и землю, сообщается с бесформенным. Бежит источником, бьет ключом. Пустое постепенно наполняется. Клокочет и бурлит мутное, постепенно очищается. Встанет между небом и землей и наполнит все пространство, ляжет между четырьмя морями и заполнит всю ширь. Раздает и не иссякает, нет для него ни утра, ни вечера. Растянутое – покрывает шесть сторон, свернутое – не заполнит и ладони. Сжатое – способно расправляться, темное – способно быть светлым, слабое – способно быть сильным, мягкое – способно быть твердым. Натягивает четыре шнура, таит в себе инь-ян. Связует пространство и время, сообщает свет трем светилам». Смысл второй главы на Западе излагают следующим образом: «У небес существует четыре времени года, пять стихий, девять сторон света и 366 дней. Человек снабжен четырьмя конечностями, пятью внутренними органами, девятью отверстиями и 366 суставами. Небеса располагают ветром, дождем, холодом и жарой, а человек может позволить себе такие поступки, как брать и давать, испытывать радость и гнев. Напрашивается такой вывод: желчный пузырь соответствует облакам, легкие – атмосферному воздуху, печень – ветру, почки – дождю и селезенка – грому. Таким манером человек образует триединство с Небесами и Землей, а его сердце служит его главным элементом. По этой причине его уши и глаза исполняют функции солнца и луны, а кровь и дыхание – ветра и дождя. На солнце обитает трехногая птица, а на луне – трехногая жаба. Если солнце и луна сойдут со своих орбит, в результате случится затмение и наступит полная темнота. Если ветер и дождь случаются не по сезону, наступает разрушение и катастрофа. Если все пять планет сойдут со своих орбит, все царства и даже целые континенты постигнет бедствие».
Глава 13 начинается с высказывания о том, что в старину императоры не стремились к показной роскоши, не назначали наказаний и не собирали с подданных налоги. Вместо этого они обращались со своим народом по-доброму и заботились о его благосостоянии. Народ отвечал им высокой оценкой монарших благодетелей. «В это время инь и ян пребывали в гармонии, ветер дул и дождь шел в положенное время года в умеренном количестве, и все положенные вещи процветали. Вороны и сороки были настолько прирученными, что люди могли заглядывать в их гнезда и брать птиц в руки; на диких животных можно было надевать поводки». Такую фразу мог написать только даос, но звучит она все-таки в конфуцианском стиле. Глава продолжается в развитие предположения о том, что порядки с тех пор поменялись, и их предстоит менять дальше с приходом новых времен. В ней объясняется крах династий Ся и Шан упрямым «отказом от изменения их руководителями заведенных порядков». Такой вывод могли сделать только легисты.
Дальше идут пространные рассуждения одновременно даосов и легистов, подвергающих критике как конфуцианцев, так и моистов прямым текстом. К тому же одновременно не избежал критики Первый Император династии Цинь: за его репрессивные методы и его чрезмерное увлечение военными кампаниями. Следует отметить, что в той же главе встречаются откровенно конфуцианские рассуждения, которые ни легисты, ни даосы в их изначальном смысле одобрить не могли. Например: «Если правитель царства, управляемого порочным образом, стремится увеличить подчиненную ему территорию, но пренебрегает человечностью и справедливостью, а также ищет пути укрепления своего положения, но пренебрегает Дао и добродетелями, тогда он отказывается от всего того, что способно спасти его, и собственноручно создает предпосылки к своему краху».
Тот факт, что в трактате «Хуайнань-цзы» собраны представления, принадлежащие различным философским школам, конечно же не следует считать доказательством того, будто его авторы обязательно путались в них. Наоборот, они иногда выглядят предельно уравновешенными в своем стремлении к установлению баланса между милитаризмом и деспотизмом легистов, с одной стороны, и пацифизмом с чрезмерной верой в силу добродетели конфуцианцев, с другой.
Конфуцианцы тоже не чурались эклектики. На самом деле во времена династии Хань трудно отыскать то, что можно назвать «чистым» конфуцианством. Одно из самых пространных и важных произведений так называемой конфуцианской классики под названием «Ли цзи» («Книга обрядов») составлялось на протяжении I века до н. э. из документов, написанных в различные периоды китайской истории. Притом что оно пользовалось великим почетом у конфуцианцев, данный канон содержит многое из того, что откровенно относится к легизму и даосизму, а также включает теории инь и ян, а также пяти стихий. Один объемный раздел данного канона посвящен объяснению, какие необходимо совершать поступки (прежде всего императорам), какие цвета следует использовать и т. д. на протяжении того или иного месяца года, а также какие тяжелые кары причитаются за нарушение установленного порядка. Наказания, например такие как смертная казнь, следует назначать осенью; если их назначать весной, «жди великих паводков с холодными волнами и опустошительных набегов кровожадных разбойников». Приблизительно через сто с лишним лет после издания «Ли цзи» поступило распоряжение (отметим, в соответствии с указом императора) на проведение впредь такого рода казней в обычном порядке только лишь осенью.
