Описание индуизма в целом дается с чрезвычайно большим трудом, потому что к принципиальным его особенностям относится разнообразие различий и терпимость к ним. Если наш набросок кое-каких его атрибутов выглядит одновременно абсурдным и наивным, то погрешность заключается в самом нашем описании индуизма. Индуистская метафизика представляется настолько сложным предметом, что кое у кого она вызывает просто смятение; складывается такое впечатление, будто она охватывает все возможные философские воззрения от пантеизма до абсолютного атеизма и материализма. Никакой индийский агностик не согласится с простым утверждением о том, что мы не располагаем конкретными знаниями. Один из них отказался говорить по поводу вопроса о том, вызывают ли последствия добрые и неблаговидные поступки. Ведь все обстоит так, что либо они по отдельности вызывают некие последствия, либо не вызывают; либо оба такого рода поступка одновременно вызывают последствия, или одновременно не вызывают.
Как раз на фоне индуизма нам следует попытаться понять восхождение буддизма. Все в целом уже согласились с тем, что человек, известный под именем Будда, на самом деле жил в свое время, хотя следует упомянуть многочисленные расхождения во мнениях о некоторых фактах его жизни даже среди ученых. По традиции южного буддизма его рождение относится на 623 год до н. э., но большинство ученых готово признать фактом то, что он жил с приблизительно 560 по около 480 года до н. э. Если это так, тогда он был современником Конфуция возрастом немного постарше; и крайне маловероятно, чтобы они слышали что-то друг о друге. Ученые не могут прийти к общему мнению даже по поводу того, что считать главными основами его учения. Нам остается разве что прокладывать себе путь среди той части традиций, которые большинство ученых признают действительными. Для нашей нынешней задачи важным представляется сама природа признанной традиции.
Будда носил имя клана Гаутамы, которым его часто величают. Он приходился сыном правителю небольшого царства в Северной Индии. Он женился и завел сына; но в возрасте 26 лет, если верить традиционному варианту его биографии, Будда простился со своей мещанской жизнью и уехал из дома, чтобы предаться религиозному служению. Ничего необычного в таком поступке в Индии в то время не просматривалось; многие представители высшего сословия уходили из дома набожными странниками. Он прибивался по очереди к двум духовным наставникам, обучавшим его правилам медитации и самоограничения, но он не поверил в предложенные ими обоими пути спасения, ведущие, по его мнению, в никуда. Он продолжил странствия в поисках истинного пути. Грядущий Будда усердно постился до тех пор, пока едва не протянул ноги, но все напрасно. Наконец-то, сидя под знаменитым «древом озарения», он преодолел несколько стадий медитации, и в завершение смог сказать: «Цикл перевоплощений прекратился… С этим миром меня ничего не связывает». Он стал «Буддой», то есть, можно сказать, «Просветленным». По-видимому, он вошел в состояние нирваны еще при этой жизни, и в любом случае ему не дано было перевоплотиться снова.
Сначала он потерял надежду на то, что ему удастся передать остальным людям открытую им истину. Со временем, однако, к нему пришло убеждение в том, что его долг состоит в попытке просвещения людей, и он успешно занимался этим делом.
Его учение в том виде, в каком оно сформулировано в многочисленных манускриптах, основано на законе причинной обусловленности. Бытие объявляется злом, от которого предстоит избавиться. Что порождает бытие? Желания, приверженность жизни и предметы ощущения. Избавление от всех желаний и приверженности к жизни освобождает человека от замкнутого цикла бытия. До конца жизни, при таком раскладе, человеку следует всего лишь блюсти обет безбрачия, совершать благие поступки и размышлять на высокие темы, и с приходом смерти (если не раньше) наступит состояние нирваны. На такой образ жизни согласились монахи, и они вступили в соответствующий орден; позже Гаутама разрешил женщинам принимать монашеский постриг, хотя сделал он это с великой неохотой. Светских людей в этот орден не принимали, но им ставили в заслугу оказание всяческой поддержки монахам и монахиням. Мирянам предписывался намного упрощенный кодекс поведения, которому им предстояло следовать; им запрещалось отнимать чужую жизнь, употреблять дурманящие напитки, лукавить, воровать или блудить. Притом что всем прихожанам подарена надежда на нирвану, они к тому же могут рассчитывать на перевоплощение во временных небесных чертогах.
Не следует тешить себя иллюзиями относительно того, что буддизм с самого начала, и в последующем тоже, не снабдили атрибутами мифологии, без которых не обходится ни одна религия. С самого начала Будду, бывшего человеком, наделяли всеми признаками избранности и подчеркивали его божественность. Тем не менее, если принять на веру базовый постулат перевоплощения, ранний буддизм относится к предельно простым и рациональным учениям. Этот вариант буддизма часто называют (по причинам, которые мы рассмотрим в скором времени) «хинаяна буддизм». Существуют основания считать этот вариант буддизма первым, получившим известность в Китае.
На Западе не знают, как и когда буддизм впервые проник на территорию Китая; зато достоверно известно, что традиционно согласованный рассказ об этом считается досужим вымыслом. Часто указывалось на существование сходства между даосской теорией, изложенной в трактатах «Лао-цзы», с «Чжуан-цзы», и представлениями, которые можно отыскать в трудах индийских мудрецов. Можно привести абзацы из буддистских книг, во многом совпадающие по смыслу с китайским каноном. Вполне возможно, что индийские идеи на самом деле проникли в Китай достаточно давно, чтобы оказать влияние на творчество авторов даосских трактатов, но для подробного подтверждения фактов на данный счет следует подождать результатов грядущих исследований. Пока же мы, однако, располагаем свидетельствами того, что буддизм знали в Китае где-то к началу христианской эры.
Вспомним очень интересный труд под названием «Моу-цзы ли хо лунь» в честь его автора Моу-цзы, написанный около 200 года н. э.
[9] Моу-цзы считался китайским ученым, безупречно владевшим теорией конфуцианской классики. Он к тому же познакомился с наследием даосов, но в конечном счете остановился на буддизме. Моу-цзы рассказывает нам о том, что в его время буддизм достойной оценки в Китае со стороны обывателей и придворных ученых не получил. Сам Моу-цзы чувствовал, что взирает на буддизм глазами еретика. По этой причине он написал свою книгу в форме диалога, чтобы объяснить и защитить буддизм.
Он перечисляет тогдашние возражения китайцев по его поводу: в нем увидели теорию дикарей. Перевоплощение на самом деле представляется невозможным. Сыновнее благочестие требует, чтобы тело покойника оставалось в нетронутом виде, а также предусматривает производство потомства, но буддистские монахи брили свои головы и как минимум считались девственниками (Моу-цзы признал, что далеко не все они не знали женского тела). Если Будда на самом деле являл собой величайшего наставника, почему его теории не следовали китайские мудрецы, Яо, Шунь и Конфуций? Моу-цзы отбивает все претензии и многочисленные прочие возражения с большой ловкостью, проявив себя как большого знатока, прекрасно овладевшего конфуцианской классикой ради подобных диспутов. С переходом в буддисты, утверждает Моу-цзы, он совсем не распрощался с Конфуцием. В конфуцианской классике он видел цветы, а в буддизме – плоды просвещения.
