Дай Чжэнь унаследовал приемы этой школы и использовал их для обогащения трудов по литературному разбору произведений старины. Но этого ему показалось недостаточно. Если верить Фан Чаоину, Дай Чжэнем «владело убеждение в том, что с этими исследованиями ничего не заканчивалось самой собой, но их следовало использовать для разработки новой философии, целью которой ставилось бы совершенствование общества. Для него высшая польза от китайской классики заключается в истине, которую она несет потомкам; и ради воспроизведения этой истины он готов был пойти дальше «ханьского учения» точно так же, как его предшественники пошли дальше «сунского учения».
В этом Дай Чжэнь стоял практически особняком. Его предложения в полной мере осмыслить не сумел никто даже в его собственные дни, и его роль в истории развития китайской философской мысли признали совсем недавно. Большинство представителей школы ханьского учения сдалось перед соблазном учения, поэтому их вклад, каким бы крупным ни казался, заключался в подготовке специалистов, знавших «все больше о все меньшем».
Глава 12
Влияние Запада
За сотню лет, соединивших середину XIX с серединой XX века, Китай претерпел более глубокие изменения, чем за все предыдущие две тысячи лет. Преобразования затронули в разной степени политические учреждения, структуру общества и экономическую жизнь. Одновременно корректировки неизбежно коснулись шаблонов китайских философских взглядов.
Эти изменения и поводы, их породившие, оказались настолько многочисленными и сложными, что их полноценный анализ представляется просто невозможным. Однако напрашивается один фундаментальный факт, представляющийся более важным, чем все остальные, и он обещает нам найти ключ к уяснению интересующей нас ситуации в целом.
Китайцы издавна себя считали себя самым культурным, самым главным и, разумеется, единственным действительно важным народом на поверхности нашей земли. Остальные народы они видели исключительно «варварами» (дикарями), обязанными признавать верховенство над собой китайского императора. Они редко общались с представителями внешнего мира, разве что с обитателями соседних стран, власти которых безоговорочно признали китайское культурное превосходство. Поэтому у китайцев появилось убеждение в том, что остальные народы планеты воспринимают их в соответствии с их собственной оценкой самих себя. Когда монархи Британской империи отправили послов для ведения переговоров с представителями китайского двора, подавляющее большинство китайцев решило, что британские гости прибыли исключительно ради передачи дани и выражения верноподданности китайскому императору. Случилась катастрофа, и все представления китайцев о внешнем мире, а также своем положении в нем внезапно рухнули.
Колониальные державы Запада в поисках путей расширения торговли и территориальных приобретений начали ломиться в ворота Китая уже в XVI веке. Их в эти ворота не пускали, пока в 1842 году Китай не потерпел поражение в войне с Британией. С того времени становилось все яснее, что Китаю не суждено пройти испытания силой в соревновании с западными державами, и китайцам пришлось уступать свои позиции одну за другой.
Таможенную и почтовую службу при династии Цин по большому счету отдали в распоряжение сотрудников и управленцев, прибывших из Европы и Америки. Китайцев принудили к предоставлению торговым судам западных стран свободы навигации в своих водах и даже к разрушению ряда объектов береговой обороны. В ряде районов на территории Поднебесной на постоянной основе разместились военные гарнизоны западных стран. Участки территории в различных частях этой страны перешли в распоряжение западных держав в качестве концессий. Иноземцы застолбили целые области Китая, объявив их «сферами интересов» своих государств. Только из-за большого соперничества между западными державами у них не получилось отторжения таких территорий с превращением их в колонии, и иноземцы откровенно обещали Китай «порезать на дольки» между собой.
Такая потеря суверенитета выглядела ужасно, но утрата Китаем былого престижа должна была беспокоить мыслящих китайцев гораздо больше. Китайцы всегда считали свою культуру недостижимо высокой для остальных народов, и в XVII–XVIII столетиях многие европейцы с таким выводом соглашались. Но после того как обнажилась откровенная слабость династии Цин, подавляющее большинство выходцев с Запада стали считать Китай отсталым, даже первобытным государством. Если бы китайцы смогли разгромить иноземцев и выкинуть их войска с территории своей империи, тогда им можно было рассчитывать на избавление от презрительного отношения к себе как просто к «невежественным дикарям». Но когда им приходилось мириться с диктатом незваных гостей, взиравших свысока практически на все китайские святыни, тут уже надо было что-то предпринимать.
Что же при таком раскладе можно было сделать? Поиском выхода из сложившегося положения занимались практически все разумные китайцы, посвятившие ему всю свою энергию на протяжении прошлого столетия. Не стоит удивляться тому, что их вклад чего-то нового в сферу фундаментальной китайской философской теории выглядит относительно незначительным. Владельцу полыхающего дома неуютно восседать посередине языков пламени за написанием трактата по логике.
Китайцы предприняли попытку встретить вызовы со стороны Запада тремя способами. Кто-то утверждал, что традиционные черты образа китайской жизни и мысли превосходят образ жизни и мысли всех остальных народов и что китайцы оказались в затруднительном положении не в силу своего чрезмерного консерватизма, а из-за того, что забыли о своих традиционных идеалах. Если вернуться к своим корням, мощь Китая сразу же восстановится и все его беды уйдут в прошлое сами собой. Кто-то придерживался более умеренной точки зрения; они полагали, что китайская культура способна обеспечить самое надежное основание для развития Китая, но одновременно хотели изменить жизнь в своей стране таким манером, чтобы она повторяла условия современного мира, и перенять все представляющиеся выгодными западные приемы бытия. Третья группа китайцев настаивала на том, что весь традиционный уклад политической, социальной и экономической организации Китая в нынешнем мире никуда не годится и что образ жизни и мысли в Поднебесной необходимо кардинальным образом переустроить.
Подавляющее большинство консерваторов получило устаревшее классическое образование, и оно обладало скудными знаниями о внешнем мире. Зато кое-кто из китайцев, прекрасно познавших жизнь на Западе, а также переживших период восхищения его культурой, лишился всех иллюзий по его поводу. Интересным примером такого китайца можно привести общественного деятеля по имени Янь Фу (1854–1921). Получивший образование в университете Эдинбурга, он стал пионером в переводе философских трудов западных мыслителей на китайский язык. Его переводы книг Томаса Гекели, Джона Стюарта Милля, Герберта Спенсера, Адама Смита и других сыграли важную роль в распространении западной научной мысли среди китайцев. Однако после Первой мировой войны у него появилось такое представление, что уклад жизни в Китае, в конце-то концов, устроен приличнее, чем на Западе. Он писал: «Западная культура после этой европейской войны подверглась полному разложению… Раньше, когда я слушал наших ученых старой школы, обещавших, что наступит день, когда учение Конфуция станет достоянием всего человечества, мне казалось, будто они несут какой-то вздор. Но теперь я нахожу, что кое-кто из самых просвещенных мужей Европы и Америки постепенно явно склоняются именно к такому мнению… Мне так кажется, что за три столетия движения к прогрессу народы Запада уяснили четыре принципа: корысть – греби все под себя; убивай всех, кто не такой, как ты; забудь о чести и стыд не для тебя. Принципы Конфуция и Мэн-цзы, предназначенные для блага всех людей на планете, отличались от них настолько же широко и глубоко, как Небо и Земля».
