Конфуцианские принципы представляют собой несомненный благородный ответ на пушечные залпы вторгшихся иноземцев, только вот толку от них мало. Многие китайцы тогда уже осознавали простую истину: при всем возможном осуждении пришельцев с Запада и всего, что они натворили, ради защиты своего отечества им придется перенимать западный опыт, без которого в таком случае не обойтись. Очевидным примером можно привести принятие на вооружение огнестрельного оружия, причем стволы для пушек в Китае отливали иезуитские миссионеры еще в XVII веке. С древних времен китайцы к тому же оценили достоинства западной математики и естественных наук.
На протяжении какого-то времени в XIX веке считалось, что мощь западных держав опирается на нескольких легко раскрываемых секретов, таких как математика, естествознание, военная и морская науки, а также применение машинного оборудования. Появились такие рассуждения, будто при овладении китайцами такими приемами, да еще наряду с обладанием ими собственной непревзойденной культурой, они смогут очень быстро продемонстрировать свое превосходство в мире. Научные труды западных ученых перевели на китайский язык, молодых китайцев отправили за границу на учебу, предпринимались попытки переустройства армии и военно-морских сил по западному образцу, построили несколько арсеналов, верфей и фабрик. Все же результаты получились неутешительные.
Проницательные китайцы, особенно из тех, кто побывал за границей, сообразили, что дело им предстоит очень серьезное. Подлинный секрет мощи западных стран, пришли они к выводу, заключается скорее в единстве интересов правительства и народа. Это единство опиралось, решили некоторые из них, на всеобщее образование, политическую справедливость, соразмерное распределение экономических благ и просвещенные общественные учреждения. Все большее признание приобретал вывод о том, что ради выживания Китая в условиях крестового похода на него Запада не обойтись без переделки на современный лад политических, социальных и экономических учреждений Поднебесной.
Никто в этом и не сомневался. Можно как угодно восхищаться традиционным образом жизни и философской мыслью Китая, однако они не предназначались для противостояния агрессивному нажиму со стороны Запада. Они служили всего лишь обеспечением традиционной структуры китайского общества. Во главе всего стоял император. Основой служила огромная масса простого народа, почти поголовно земледельцев. Между ними в качестве посредников и соглядатаев за тем, чтобы император и народ выполняли свои обязанности, как было предписано обычаем, находились ученые-сановники, сведущие в классике и воспитанные на конфуцианских добродетелях.
Самая мощная привязанность индивидуума принадлежала его семье, выполнявшей множество функций, которые на Западе делегировались государству. Важность для него могли представлять сторонние учреждения, такие как деревенский сход или решение гильдии, к которой он мог принадлежать. Но само государство от рядового китайца находилось где-то очень далеко. В спокойные времена государство не вмешивалось в жизнь народа, а больше выступало в качестве третейского судьи между вступившими в конфликт группами населения. Бытие в Китае регулировалось мощной десницей обычая от императора вниз до его подданных, но во многих отношениях старый Китай выглядел либеральным государством.
Это государство представляло собой структуру, но едва ли эта структура перерастала в организацию. Любая организация, достойная такого названия, должна быть прочно скрепленной, но все же гибкой, способной функционировать установленным образом при любых изменениях обстоятельств. Китайская империя такими атрибутами не располагала (в XIX и XX веках, во всяком случае). Император теоретически числится деспотом, однако президент Соединенных Штатов Америки уполномочен требовать от собственных сограждан повиновения своим распоряжениям в такой степени, о которой император Китая мог только мечтать. Высокопоставленные сановники и генералы редко бросали вызов императору, но они часто не выполняли его указания, при этом приводя несостоятельные доводы. Их можно было подвергнуть наказанию, если это позволяло положение семьи, клана или рода в обществе, и вот угроза наказания в таком случае обычно заставляла сановников повиноваться приказам императора.
В любой организации власть зависит не от индивидуума, а прежде всего от положения, которое он занимает в обществе. В дисциплинированной армии рядовые солдаты подчиняются сержантам, а полковники – генералам. На фабрике труженик подчиняется своему мастеру, а вице-президент страны подчиняется президенту. В Китае, однако, многое зависело от индивидуума, его дружеских связей, семейных уз, положения в обществе. Государственного чиновника или сотрудника организации нельзя было уволить со службы, каким бы бестолковым он ни казался, если у него водились связи с достаточно высокопоставленными людьми.
Построение человеческих отношений в Китае выглядело намного более сложным, чем на Западе. Европейцы склонны к обезличиванию народа, превращению его в винтики своих механизмов, им хотелось бы переставлять людей как пешки на шахматной доске. Если они выполняют свою работу, к удовлетворению начальников, тогда ладно, потерпим; в противном случае от строптивцев избавляются. В Китае приходилось брать в расчет все разнообразие отношений, в том числе привычные права и привилегии. Если земельное право и обычаи артели вступили в противоречие, суды иногда выносили решение в пользу артели. Даже цены на товары согласовывались в каждом случае между покупателем и продавцом по отдельности таким манером, чтобы человек с выигрышными личными особенностями и даром ведения торга мог купить товар намного дешевле, чем конкурент, одаренный меньше.
Китайское общество выглядело намного более «человечным», чем европейское, и не таким практичным. Когда вымуштрованные западные армии сражались против китайских армий, командиры которых исполняли приказы, как им заблагорассудится, иноземцы всегда били китайцев. Кроме того, строительство боевых кораблей, изготовление артиллерийских орудий и выпуск бесчисленных предметов материально-технического снабжения, необходимых для ведения современной войны, требует индустриальной мощи. А индустриальная мощь не приходит в отсутствие жесткой и даже жестокой организации.
Все больше китайцев приходило к пониманию того, что им придется отказаться от своего традиционного образа жизни ради достижения цели по изгнанию иноземцев и восстановлению независимости отечества. Китаю неизбежно предстояло пережить до некоторой степени все ту же «вестернизацию».
Вполне естественно, что образец пришлось выбирать среди государств западной демократии. Для любого народа, готовящего революцию, будь то политическую или социальную, наиболее наглядными прецедентами представлялись французская и американская революции. И древней философией Китая предусматривалось, как любили на то указывать такие деятели, как Сунь Ятсен, немало идей, удивительно напоминавших принципы западной демократии.
Западные демократические государства в Китае представляли многочисленные христианские миссионеры, многие из которых не только проповедовали Евангелие, но к тому же служили учителями или лекарями. Их роль в деле агитации за признание достижений западной культуры китайцами переоценить было бы трудно.
