Следует отметить, что стратегией коммунизма предусматривалось полное слияние всех помыслов его сторонников с волей коммунистической партии, зато за таким актом фактически религиозной самоотдачи человеку обещалась жизнь в самой совершенной общине, не виданной до сих пор в мире. Ему пришлось бы подчиниться железной дисциплине, отдаться неустанному труду, даже положить собственную жизнь на алтарь общего дела… Зато в лучах славы! Такой призыв гораздо больше совпадал с проповедями Конфуция, обращенными к его ученикам, когда он убеждал их в необходимости отказаться от всех земных благ ради борьбы с угнетением народа, поиска Пути, а в случае необходимости умереть за Великое Дао, чем любая из проповедей во славу западной демократии. Вполне естественно, что идеалами коммунизма прониклась достаточная часть китайских интеллектуалов, чтобы власть над Китаем перешла к коммунистам.
На протяжении целого столетия думающие китайцы ощущали, что их страна находилась в бедственном положении, а некоторые из них даже допускали превосходство западной культуры над китайской. После открытия коммунизма китайского образца в умонастроениях китайских интеллектуалов произошел коренной перелом. И многие из них поверили в то, что коммунистическая партия представляет наиболее разумную и прогрессивную сторону современного человеческого общества и что Коммунистическую партию Китая следует считать одной из самых передовых коммунистических партий в мире.
С Запада в Китай послали миссионеров, чтобы обращать его жителей в христианство, учителей, чтобы просвещать их, и деньги, чтобы облегчать страдания самых несчастных китайцев. А теперь китайские коммунисты предлагали перехватить инициативу. Мао Цзэдун тогда заявил, что «мрак во всем мире» распространяется прежде всего реакционным капиталистическим сообществом; коммунисты, пообещал он, опрокинут старый мир и превратят его «в мир света, которого никогда прежде не существовало». Для выполнения такой грандиозной задачи потребуется огромное терпение. Тем не менее, заявлял один из соратников председателя Мао, даже самые отсталые представители человеческой расы могут в продолжительном процессе борьбы… превратиться в высшей степени цивилизованных коммунистов.
В прошлом руководство западных стран неоднократно применяло силу против Китая. Под жерлами пушек власти Китая принуждали к подписанию кабальных договоров, заставляли разрешать европейцам торговлю на своей территории и принимать иноземцев, совсем нежелательных у своих границ. Здесь тоже китайские коммунисты грозили реваншем. В будущем именно китайские коммунисты в ходе мирового крестового похода коммунизма применят силу против всех тех, кто позволит себе сопротивление «перековке» в коммунистов. Мао Цзэдун предупреждал, что «им предстоит пройти этап принуждения прежде, чем они перейдут на ступень перековки собственными силами».
Наконец, население стран Запада долгое время смотрело на Китай с едва скрываемым презрением. Неспособную содержать даже собственный дом в порядке китайскую власть практически не признавали участником внешней политики. Незнакомые с китайской историей западные дипломаты сбрасывали Пекин со счетов под тем простым предлогом, что «китайцы не умеют воевать». От такого мифа камня на камне не осталось в ходе боев на Корейском полуострове. Последующая история и действия китайских коммунистов заставляли допоздна засиживаться министров в столицах ведущих западных стран. С Китаем приходится считаться всем.
Даже китайцы, принадлежащие к лагерю противников коммунистов, не могут скрыть удовлетворения тем, что их страна снова пользуется тем влиянием в международных делах, какого была лишена на протяжении многих лет. Многие китайцы предпочли бы, чтобы оно вернулось под эгидой совсем не коммунистов, но все равно не радоваться достижениям коммунистов им трудно. Этот фактор нельзя упускать из виду ради объективного понимания того, почему китайские коммунисты добились настолько большого признания за достаточно короткий отрезок времени.
Невозможно сказать, до какой степени способ мышления китайского народа на самом деле претерпел изменения. Можно привести доказательства, однако, что в различных конкретных сферах изменения произошли, и отрицать их как поверхностные не видно ни малейших оснований. Поразительный пример можно привести в изменении отношения детей к своим родителям.
Мы убедились в том, что важная роль семьи в Китае прослеживается во временах китайской истории, нам даже неизвестных. Три тысячи лет назад уже родился принцип, согласно которому главная привязанность ребенка должна принадлежать его родителям; этот принцип сохранился до наших дней. В традиционном Китае считалось невероятным событием, когда ребенок давал показания против своих родителей в суде; фактически в этом заключался состав уголовного преступления.
Важным приемом китайской коммунистической пропаганды считалось «массовое судебное разбирательство» в виде публичного зрелища, во время которого одного человека или группу обвиняемых в принадлежности к «врагам народа» изобличала целая череда доброхотов. В ходе некоторых таких судилищ кульминационный момент драмы наступал, когда ребенок обвиняемого демонстрировал преданность коммунизму своим осуждением собственного родителя. Несомненно, многие китайцы даже сегодня не одобряют такого поведения детей репрессированных родителей. Как бы то ни было, можно с большой уверенностью утверждать, что партийное руководство, устраивавшее подобные судилища, никак не ожидало общей отрицательной на них реакции. Здесь мы имеем дело с нагляднейшей демонстрацией достижений коммунистов в изменении некоторых фундаментальных традиций китайцев. Еще большие изменения должны были однозначно последовать за глубокой модификацией структуры семьи и общества с учреждением «народных коммун».
Определенные традиционные отношения коммунистам пошли на пользу. Американский историк Джордж Эдвард Тейлор даже сказал, что китайские коммунисты «ведут свое происхождение от традиционного китайского бюрократического правящего сословия» и что Китайская коммунистическая партия представляет собой «бюрократию со всеми своими традициями политической и социально-экономической монополии». В такой реляции можно заметить некоторое преувеличение. Но зато не приходится сомневаться в том, что давняя традиция правления конфуцианской элиты облегчает для китайского народа обретение смирения, причем вполне разумного, с продолжающимся господством коммунистической верхушки.
Конфуций сам относится к наиболее бескомпромиссным противникам догматизма, когда-либо жившим на земле. Поэтому можно заметить странный парадокс в том, что «неизменный ли (принцип)» неоконфуцианской ортодоксии послужил прецедентом, облегчающим для китайцев восприятие коммунизма.
Англо-американский историк Роберт Пейн утверждает, что философия Мао Цзэдуна подверглась мощному влиянию со стороны конфуцианства, но он к тому же приводит такое вот откровение председателя: «Я ненавидел Конфуция с восьми лет от роду». В своем труде «О новой демократии» Мао Цзэдун написал, что «упор на почитание Конфуция и чтение классики, а также апологетика старинных правил пристойности (ли), учения и философии» представляется элементом «полуфеодальной культуры» Китая, от которого следует избавляться. «Борьба между старой и новой культурой, – писал он, – будет вестись не на жизнь, а на смерть».
