Не стоит, однако, заблуждаться на тот счет, будто Мао Цзэдун с остальными китайскими коммунистами пытался втиснуть Китай в культурное ложе, называющееся ортодоксально марксистским, или примерить на него русский кафтан. Председатель Мао открыто такие варианты отрицал, сказав: «В прошлом мы в Китае ужасно пострадали, позаимствовав иноземные представления просто потому, что они принадлежат заморским чертям. Китайским коммунистам следует об этом крепко помнить, когда они применяют марксизм в Китае. Нам следует осуществить естественный синтез всеобъемлющей истины марксизма и конкретной практики китайской революции. От марксизма получится толк после того только, как мы найдем наш собственный национальный тип марксизма».
В формировании своей новой культуры коммунисты Китая, сказал Мао Цзэдун, позаимствуют некоторые материалы «даже из культуры, которая существовала в капиталистических странах в период Просвещения». Но в процессе все будет подвергаться тщательной избирательной проверке. Председатель Мао предлагал применить такую же тщательную ревизию к собственной традиционной культуре Китая.
«Наряду с этим в Китае имеется полуфеодальная культура, – утверждал он, – отражающая полуфеодальную политику и полуфеодальную экономику. Представителями этой культуры являются все те, кто стоит за почитание Конфуция, за изучение канонических книг, кто проповедует старую этику и старые идеи и выступает против новой культуры и новых идей. Империалистическая культура и полуфеодальная культура – это два очень дружных брата; они составляют реакционный блок и борются против новой культуры Китая. Эта реакционная культура служит империалистам и классу феодалов. Она подлежит слому. Не сломав ее, невозможно построить никакую новую культуру. «Не сломаешь старого – не построишь нового, не преградишь пути старому – не откроешь пути для нового, не остановишь старого – не двинется новое».
У китайских коммунистов хватило ума для сохранения и попытки обогащения культурной традиции Китая. Следует признать, что они весьма толково воспользовались этим своим наследием. Так как китайцы питают большой интерес к театру (своему национальному), их коммунисты превратили его в самый эффективный инструмент своей пропаганды. Переизданы некоторые произведения древней китайской литературы.
Ходило много разговоров по поводу того, смогут ли марксисты привить китайскому народу идеи коммунизма, или они попытаются «китаизировать» коммунизм. Существует множество указаний на то, что, раз уж Китай остается коммунистическим, получается так, что оба этих процесса идут параллельно.
Не стоит сомневаться в том, что со временем еще многие элементы традиции Китая, названные «феодальными» и «реакционными», постепенно найдут свое место среди похвальных критериев. Что ждет Конфуция, пока еще до конца не ясно.
Глава 13
Оглядываясь на пройденный путь
Никому больше не дано мыслить точно так же, как это удавалось Конфуцию, Чжуан-цзы или Чжу Си, а также даже китайцам XIX столетия
[14]. Никто с той же точки зрения из ныне живущих мыслителей не согласится со всеми идеями Платона. Но диалоги Платона все-таки остаются актуальными по своему содержанию и позволяют почерпнуть из них много практического и полезного для нашего современного мира. То же самое можно сказать о большей части китайской философии.
Когда настроенные против навязывавшегося им христианства китайцы обвиняли западных миссионеров в том, что те выдавливали глаза китайским младенцам, европейцы только ухмылялись и досадливо пожимали плечами. Но когда Янь Фу пишет о том, что апогей западного прогресса воплотился в четырех достижениях: «корысть – греби все под себя; убивай всех, кто не такой, как ты; забудь о чести и стыд не для тебя», в его словах ощущается большая горечь. Не потому что на Западе приходится соглашаться с его правотой. Несостоятельность его утверждения доказывается не только христианскими принципами, но и многочисленными примерами самоотверженных действий миссионеров. И все-таки, когда европеец непредвзято оглядывается по сторонам, ему трудно избавиться от неуютного ощущения того, что провозглашаемые Западом принципы не всегда, мягко говоря, находят достойное воплощение в реальной жизни. Большая сложность может обнаружиться в собственной европейской философии.
Китайцы, тщательно препарировавшие западную культуру с точки зрения сторонних наблюдателей, находят ее пропитанной духом агрессии и состязательности. Такие качества однозначно следует включить, считают на Западе, в умеренном виде в характеристику любой нации и даже человека. Но в чрезмерном объеме они вызывают склочность в людях и способствуют милитаристскому угару у наций.
Агрессивная и состязательная тенденция демонстрируется в одном из достоинств, которыми гордятся на Западе, считающимся проявлением духа экспансионизма белой расы. Индивидуумы и предприятия должны принести больше денег в этом году, чем в году предыдущем. Нации, считают на Западе, должны «экспортировать свои товары или погибнуть», отыскать новые рынки сбыта и постоянно расширять свои территории или, по крайней мере, свои сферы влияния. Рано или поздно расширяющиеся империи (и отдельные, и национальные) должны встретиться и что-то отдать. В результате между ними возникает конфликт, который мы порицаем чаще, чем пытаемся анализировать его причину.
Слово «смирение» на современном Западе произносится совсем нечасто. Формально это понятие причисляется к добродетелям, но в действительности европейцы считают смирение грехом настолько тяжким, что отказываются слышать его грешное произнесение. Здесь существует свое обоснование: чрезмерное смирение вызывает леность и безответственность. Все же большинство психиатров, занимающихся латанием выбоин на автостраде современной жизни, готовы согласиться с тем, что разумная доза смирения послужила бы превосходным лекарством для подавляющего большинства граждан Запада.
Большинство китайских философов проповедовало смирение как добродетель, и большинство китайцев проявляет его в завидной для европейцев степени. Наравне с остальными человеческими созданиями они иногда грешат алчностью, вожделением и чрезмерным честолюбием. Но большинство из них демонстрирует редкий талант оставаться счастливыми людьми даже в нищете и страданиях. Они умеют отыскать радость в вещах, проходящих мимо внимания европейцев: интересные и смешные события, переживаемые людьми вокруг них, драмы, разворачивающиеся в жизни чьей-то семьи, наблюдение за птицами, цветами или даже пение сверчка. Осознавая, что завтра никогда больше не наступит, они радуются жизни сегодня. Они развлекаются соперничеством друг с другом намного меньше, чем люди на Западе, но это совсем не означает, будто китайцы пребывают в состоянии застоя. Перед китайцем постоянно стоит задача совершенствования предыдущих достижений, и упор при этом делается на повышение качества, а не увеличение количества.
