210. Теперь посмотрим на оборотную сторону медали у г-на Бейля, изменившего свои мнения. Приведя в своем «Ответе на вопросы провинциала» (гл. 155, с. 962, т. Ill) следующие слова г-на Жакло, совершенно согласные с моими убеждениями: Изменение порядка Универсума бесконечно более важное дело, чем счастье доброго человека, г-н Бейль добавляет: Эта мысль содержит в себе нечто обольстительное; о. Мальбранш объяснил ее лучше всех и убедил некоторых своих читателей, что простая и весьма плодотворная система более соответствует Божественной мудрости, чем система сложная и относительно менее плодотворная, хотя и более способная избежать неправильностей. Г-н Бейль принадлежит к тем, кто думает, что «о. Мальбранш предлагает этим удивительное решение» (это утверждает сам г-н Бейль); но едва ли можно согласиться с этим, прочитав книги г-на Арно против этой системы и приняв во внимание обширную и беспредельную идею существа высочайше совершенного. Эта идея говорит нам, что для Бога нет ничего легче, как следовать замыслу простому, плодотворному, правильному и в то же время удобному для всех созданий.
211. Будучи во Франции, я передал г-ну Арно написанный мною на латинском языке «Диалог о причине зла и справедливости Бога». Это было не только до его споров с д. о. Мальбраншем, но даже до появления книги последнего под названием «Разыскания истины». То начало, которое я в настоящем сочинении отстаиваю, а именно что грех был допущен вследствие соединения его с наилучшим замыслом Универсума, было выставлено и там; и г-н Арно, по-видимому, не испугался этого. Но небольшой спор, который он вел затем с этим отцом, дал ему повод исследовать данный предмет с большим вниманием и обсудить его с большей строгостью. Тем не менее я не могу быть совершенно довольным тем способом, каким г-н Бейль излагает здесь дело, и не могу согласиться с мнением, будто замысел более сложный и менее плодотворный мог бы лучше устранять препятствия. Правила суть требования всеобщей воли; чем больше соблюдают правила, тем больше достигают при этом правильности; простота и плодотворность служат целью правил. Мне возразят, что система, приведенная в полное единство, будет чужда неправильностей. Я отвечаю, что было бы неправильностью уже самое это единство, оно противоречило бы правилам гармонии. Et citharoedus ridetur chorda qui simper oberrat eadem
[166]. Итак, я думаю, что Бог мог следовать простому, плодотворному и правильному замыслу; но я не думаю, будто наилучший и наиболее правильный замысел в то же время всегда был удобен для всех созданий, я заключаю так a posteriori, потому что избранный Богом замысел не является таковым. Но я доказал это и apriori на примерах, заимствованных из математики, и я представлю еще некоторые из них. Последователь Оригена, желающий, чтобы все разумные существа были счастливы, будет еще более удовлетворен ими. Подражая изречению св. Павла о страданиях этой жизни, он может сказать, что временные страдания не могут быть сравнимы с вечным блаженством.
212. Ошибочное в этом вопросе, как я уже замечал, кроется в том, что обыкновенно думают, будто наилучшее для целого должно быть наилучшим и для каждой его части. Подобным же образом рассуждают в геометрии, когда речь идет de maximis et minimis
[167]. Если предполагаемый путь от А до В есть кратчайший из всех возможных и если этот путь проходит через С, то отсюда следует, что и путь от А до С, будучи частью первого, тоже должен быть кратчайшим из всех возможных. Но заключение от количества к качеству не всегда бывает правильно, равно как заключение от равенства к подобию. Ибо равными называются те предметы, количество которых одно и то же, а подобными те, которые не различаются по своим качествам. Покойный г-н Штурм, славный альтдорфский математик, будучи в Голландии во времена своей юности, напечатал там небольшое сочинение под названием «Euclides catholicus»
[168]. В этом сочинении он пытался установить точные и всеобщие правила относительно предметов нематематических, побуждаемый к этому покойным г-ном Эрхардом Вейгелем, бывшим своим учителем. В своей книге он переносит на подобные предметы то, что Евклид говорит о равных, и следующим образом формулирует аксиому: «Si similibus addas similia, tota sunt similia»
[169]; но для оправдания этого нового правила надо допустить столько ограничений, что, по моему мнению, лучше было бы изложить его со следующим ограничением: «Si similibus similia addas similiter, tota sunt similia»
[170]. Да и геометры часто имеют привычку говорить: «Non tantum similia, sed et similiter posita»
[171].
213. Это различие между количеством и качеством сказывается и в нашем случае. Часть наикратчайшего пути между двумя пунктами есть наикратчайший путь между двумя концами этой части; но часть наилучшего целого не всегда есть наилучшая, когда ее извлекают или заимствуют из целого неправильным образом. Если бы благость и красота состояли в чем-либо абсолютном и единообразном, каковы пространство и время, материя, золото, вода и другие предположительно тождественные или подобные тела, то надо было бы сказать, что часть благого и доброго была бы благой и доброй, как и целое, потому что она всегда была бы сходна с целым; но этого не случается с вещами, части которых взаимосвязаны. Пример из геометрии яснее выразит мою мысль.
214. Существует вид геометрии, называемый г-ном Юнгом из Гамбурга, замечательнейшим математиком нашего времени, эмпирическим. Он основывается на опытных доказательствах и подтверждает многие положения Евклида, особенно касающиеся равенства двух фигур. Одна из фигур рассекается на части, и из сложения этих частей составляется новая фигура. Рассекая подобным образом четырехугольник на правильные треугольники по диагонали и надлежащим образом соединяя эти части, получают четырехугольник гипотенузы; таким образом, эмпирически доказывается 47-е положение 1-й книги Евклида. Если предположить теперь, что некоторые из этих частей двух малых четырехугольников исчезнут, тогда и в большом четырехугольнике будет чего-то недоставать, и это недостаточное сложение, вместо того чтобы нравиться нам, будет представляться безобразным. Если же оставшиеся части, составляющие неполный четырехугольник, будут взяты сами по себе и вне всякого отношения к большому четырехугольнику, который должен из них составляться, то их можно складывать совершенно иначе для образования более или менее сносного сложения. Но когда недостающие части снова будут найдены и пустота в недостаточном сложении будет восполнена, тогда из этого создастся нечто красивое и правильное, составляющее большой четырехугольник, и это восполненное сложение, будучи образовано из таких частей, которые не подвергались ущербу, будет более прекрасным, чем сносное сложение. Восполненное сложение соответствует всему Универсуму, а недостаточное сложение, составляющее часть восполненного целого, соответствует некоторой части Универсума, где мы находим несовершенства, допущенные творцом вещей, так как иначе, если бы он пожелал преобразовать эту недостающую часть, то и целое не было бы столь же прекрасным; ибо части недостаточного сложения, расположенные в лучшем порядке для составления из них сносного сложения, не могут быть использованы надлежащим образом для составления целого и совершенного сложения. Фома Аквинский принимал это во внимание, когда сказал: «Ad prudentem gubernatorem pertinet, negligere aliquem defectum bonitatis in parte, ut faciat augmentum bonitatis in toto» (Thom, contr. gent., lib. 2, c. 71)
[172]. Томас Гатакер в своих примечаниях на книгу Марка Аврелия (см. у г-на Бейля lib. 5, cap. 8) тоже приводит страницы других авторов, которые утверждают, что изъян в частных случаях часто бывает благом в целом.
