Она уже начала собственное расследование и была намерена довести дело до конца.
Вернувшись домой, Ая первым делом открыла конверт. Белый лист хорошей бумаги, красивый почерк. Ожидая хоть какой-то ясности, Ая бросилась читать письмо:
Не выжимай из волчьих ягод яда, Не испивай из Леты ни глотка…
– Что за черт?! – Ая пробежала глазами текст. Письмо человека, называвшего себя Четвергом, состояло только из нескольких дюжин стихотворных строк и заканчивалось довольно манерно и загадочно:
…Да, Меланхолии горят лампады Пред алтарем во храме наслаждений, – Увидеть их способен только тот, Чей несравненно утонченный гений Могучей радости вкусит услады: И во владенья скорби перейдет.
Изумленная Ая перечитала текст несколько раз – стихи показались ей смутно знакомыми. Так: розы, испей, нежна – век явно девятнадцатый, что-то английское и из романтиков. Но припомнить, кому они принадлежат, она не смогла. Поисковая система в интернете за минуту разрешила все сомнения. Узнав, что это строки из «Оды к меланхолии» английского поэта Джона Китса, Ая вздрогнула: разрозненные «странности» выстраивались в одну логическую цепочку. Ая метнулась к столу, где лежала «Анатомия меланхолии» Роберта Бертона – в последние месяцы ее настольная книга. Среди прочих фактов о книге Бертона Ае был известен и тот, что она вдохновила Джона Китса на написание «Оды к меланхолии».
Но что из этого следует? Что человек, именующий себя Четвергом, знает о ее литературных пристрастиях? Откуда?! А как объяснить тот факт, что в странном доме она встретила такую же гравюру, какая висит в ее гостиной, – «Меланхолию» Дюрера? Что это – совпадение для тех, кто в них верит, или некий странный код, послание, которое она пока не может расшифровать?
«Меланхолия» – подарок отца – появилась у нее в доме три года назад. Сначала, почувствовав, что гравюра вызывает у нее хандру, Ая хотела спрятать ее в какой-нибудь укромный угол, но потом странным образом привыкла к ней и повесила ее в гостиной на видном месте. Часто, работая или делая записи в дневник, Ая смотрела на гравюру и пыталась разгадать заложенный в нее набор символов. В своей многозначительности «Меланхолия» казалась настоящим ребусом, она будоражила и не отпускала. Даже закрыв глаза, Ая могла бы в мельчайших подробностях перечислить, что на ней изображено, но точное знание деталей не снимало вопросов, которые оставались загадкой. Кто эта изображенная на гравюре крылатая женщина? Что означают разбросанные вокруг нее инструменты? Что символизирует лестница, напоминающая лестницу из сна Иакова, почему в небе видны одновременно радуга и комета, что означает образ то ли огромной летучей мыши, то ли дракона, рассекающего небо, и почему на ее (его) крыльях написано: «Меланхолия I»?
Вопросы, вопросы, – сколько вечеров Ая провела у этой картины, пытаясь найти ответы и расшифровать загадку художника… Сегодня к ним добавился еще один: как связаны между собой гравюра, книга Бертона и письмо со строчками Китса, полученное ею от загадочного незнакомца? Ей вдруг вспомнилась обращенная к ней фраза, которую обронил мистер Четверг в разговоре: «Поиграем друг с другом в кошки-мышки, пока нам это не надоест…»
Похоже, игра началась.
Часть 2
Все изменится
Глава 6
Когда их вывели из дома, Семен увидел, как высокий парень-писатель и две девицы из числа тех, что были в гостиной, идут к вертолету. Рыжая толстушка бежала за писателем, как собачонка, и норовила схватить его за руку; высокомерная брюнетка шла поодаль, ни на кого не обращая внимания. «Странная компания», – хмыкнул Семен. Впрочем, он понимал, что и их группа выглядит также куда как странно; их тоже было трое: он сам, мускулистый дядька с непроницаемой физиономией, которого безумный хозяин дома называл Иваном, и светловолосая девица – «дама забубенная», имеющая такой вид, словно сейчас сдохнет. Таким составом они и полетели в Москву.
В вертолете девицу стало мутить. Семен молча протянул ей платок: ну точно, не жилица! А когда они вышли из вертолета, «забубенная» покачнулась и хлопнулась в обморок. Хорошо еще, Семен не растерялся и успел ее подхватить: «Да что с вами, дамочка?!» Держа в руках полуживую девицу, он обратился к мускулистому: «Слышь, как тебя… Иван, куда ее?»
А тот вдруг ловко, одним точечным движением коснулся какой-то точки на мертвенно бледном лице девушки, и в следующую секунду та очнулась.
«Да, парень не промах, – отметил Семен, – может, из спецслужб? Такой убить может силой мысли или дыркой от бублика». Указав на «забубенную» бедолагу, которая хоть и вышла из обморока, но выглядела ужасно, Семен шепнул Ивану:
– И что с ней делать? Ее бы накормить да отогреть…
Иван молчал, физиономия по-прежнему невозмутимая.
– Отогреть – это я про душевное тепло, – добавил Семен, – конечно, если найдутся желающие на такую драную кошку.
– Найдутся, – тихо сказал Иван.
* * *
Иван довел Варю до ее квартиры.
– Ну как, вам уже лучше?
Между тем лучше Варе не было; а от мысли, что ей сейчас придется вернуться в темную, пустую квартиру, девушке снова стало дурно. Варя вдруг совершенно по-детски залепетала, едва не вцепившись в Ивана:
– Простите, вы не могли бы посидеть со мной хотя бы немного?
Иван кивнул:
– Ладно. Как тебя зовут?
Они вошли в квартиру, Варя провела гостя в комнату, которая из-за скромной обстановки лишь с большой натяжкой могла претендовать на гостиную.
Иван окинул комнату цепким взглядом, заметил беспорядок, смятое белье в кресле, а главное – горсть рассыпанного на столе белого порошка и таблетки. Варя уловила его взгляд, смутилась, кинулась убирать белье и таблетки. Иван невозмутимо наблюдал за ней. Когда через несколько минут она внезапно бессильно повалилась в кресло, дрожа то ли от озноба, то ли из-за нервозности, Иван взял лежавший на диване плед и укутал ее. Затем он отправился на кухню, нашел в холодильнике продукты, пожарил яичницу, подогрел молоко и, вернувшись в комнату с подносом, коротко приказал Варе:
– Ешь!
Варя затрясла головой:
– Но я не…
– Ешь, – снова сказал Иван, не повышая голос, но с такой интонацией, что Варя послушалась.
Она допила молоко, прилегла на диван и, как в горячке, затараторила:
– Вы знаете, химия – это удивительно интересная наука…
У нее начался жар, помутнение, в лихорадке она рассказывала Ивану о высокомолекулярной химии, о химии одноуглеродных молекул и о будущих научных химических открытиях. Иван невозмутимо, без интереса слушал ее. В какой-то миг Варя резко замолчала на полуслове и отрубилась – провалилась в сон.
