Вот уже на протяжении года всякую ночь Иван сначала долго не мог заснуть, а позже неизменно просыпался в промежуток с четырех до пяти утра, словно кто-то пробуждал его некой таинственной кнопкой, и дальше уже совсем не спал. Однажды, заметив закономерность «включения кнопки» именно между четырьмя и пятью утра, он заинтересовался этим обстоятельством и, погуглив в интернете, узнал, что это время называют «часом волка». Иван внутренне согласился с таким образным определением; в этом часе, когда, согласно статистике, умирает больше всего людей и совершается больше всего самоубийств, действительно есть что-то волчье, ощерившееся, опасное; как будто в мироздании в это время открывается бездна, засасывающая жизни. «Час волка» лучше проспать, потому что те, кому не спится, оказываются наедине со своим внутренним волком и, бывает, проигрывают битву.
Вот и сегодняшнюю битву Иван проигрывал. «В такое время, будь оно неладно, и впрямь разве что удавиться!» – подумал Иван. Он встал, подошел к окну и закурил, вглядываясь в темноту.
Ночь, полная луна, разливающаяся ядом, и где-то там, в глубине двора, очертания маленькой, детской фигуры. «Он опять пришел», – с тоской вздохнул Иван. «Он» приходил к нему уже два года. Каждую ночь. Иван, здоровый тридцатишестилетний мужик, боец спецназа, прошедший не одну войну, боялся в жизни только одного – вот этого полночного гостя. «Он» – мертвый мальчик из уничтоженной отрядом Ивана деревни в стране на Ближнем Востоке – вновь смотрел на него своими ненавидящими глазами и снова в сотый, тысячный раз повторял сказанные перед смертью слова – последние проклятия своему убийце. Иван знал о наложенном на него проклятии, потому что после смерти мальчика его жизнь словно раскололась, треснула.
Иван задернул штору: скорей бы утро… Но до утра было еще далеко – на часах только начало пятого.
Ночную тишину взорвал пронзительный дверной звонок. Иван подошел к входной двери, посмотрел в глазок – никого. «Это просто расстроенные нервы», – успокоил себя Иван. В дверь постучали.
– Кто там? – спросил Иван.
Ему ответили детским голосом, тихо, но требовательно:
– Откройте!
Иван вздрогнул – нет, он не испугался бы и роты вооруженных до зубов наемников, пришедших его убивать, или самой инфернальной нежити, но этого гостя он боялся, потому что уже знал, кого увидит, открыв дверь.
Так и оказалось. На пороге стоял мальчик— черноволосый, черноглазый, похожий на того мальчика…
– Вам письмо! – Ребенок протянул ему конверт.
Иван смотрел на мальчика как загипнотизированный и не решался взять конверт. Тогда мальчик улыбнулся – Ивану стало жутко, – положил письмо на порог и ушел.
Иван долго держал конверт в руках, наконец раскрыл. Руки задрожали: письмо начиналось со слова, написанного арабской вязью, – проклятия, что бросил ему в лицо умирающий мальчик. Ивана прошиб холодный пот: как найти рациональное объяснение тому, что сейчас произошло, учитывая, что о той истории, случившейся на Востоке, никто, кроме него самого, не знает?! А может, все это ему только показалось и к нему подбирается – уже подобралось – обычное безумие?
Он заставил себя прочесть странное послание до конца. Некто, обращаясь к нему по имени, предлагал ему встретиться, чтобы «кое-что обсудить»; и далее – место и время встречи. Речь шла о сегодняшнем дне. Иван тяжело вздохнул, мысли в голове путались: «Ну, если это за мной, то я пойду».
Семен
Сегодняшний день у сорокалетнего Семена Чеботарева определенно не задался. Когда домой к Семену приехали парни от криминального авторитета Гиви, Семен с тихой тоской подумал, что это – конец, и дальнейшие события лишь подтвердили его мрачное предположение.
Попеняв Семену на то, что своим недавно открытым бизнесом он перешел дорогу «старшим товарищам», хмурые парни из команды Гиви без всякой галантности запихнули незадачливого «бизнесмена» в машину и повезли за город. Семена привезли в лес потемнее да побезлюднее и закопали его в большую, заранее приготовленную яму так, что на поверхности осталась только его голова. После чего молодчики ушли, предоставив Семену возможность в полной мере оценить отличное чувство юмора их хозяина, решившего, что пристрелить Чеботарева было бы слишком скучно и банально (Гиви всегда тяготел к некой «театральщине» и на беду Семена, вспомнил судьбу Саида из «Белого солнца пустыни»).
Задумка Гиви удалась – театральщина была еще та: ночь, освещенный луной дремучий лес и обезумевший от ужаса человек, оставленный на верную погибель!
Чеботарев понимал, что в эти места не забредают даже грибники, а значит, рассчитывать на спасение ему не приходится; его смерть будет мучительной, страшной и довольно нескорой. От обуявшего его ужаса Семен на какой-то миг отключился и потерял сознание, а когда очнулся, то увидел обступивших его мужчин в странной черной форме. Появившиеся «незнакомцы в черном» были похожи то ли на ангелов-спасителей, то ли на демонов, пришедших за душой грешного Чеботарева. Семен, и сам не поняв, хрипло застонал: «Кто-о-о?»
– А я бы за твою жизнь сейчас не дал и копейки, – усмехнулся рослый незнакомец, по всей видимости, считавшийся у «демонов» главным.
Если бы Семен мог кивнуть, он бы кивнул: да, я бы и сам не дал… Но поскольку кивнуть он не мог, то лишь согласно замычал.
– Как же тебя угораздило, мил человек? – ласково поинтересовался начальник демонов-ангелов.
Семен и плечами пожать не мог: мол, сам не знаю, и опять промычал.
Поняв, что разговаривать с Чеботаревым, в общем-то, бессмысленно, главный ангел (нет, скорее все-таки демон) сказал, что Семена освободят, если он примет их предложение. Яростно замахать руками в знак согласия Семен тоже не мог, но он мог собрать последние силы и забормотать: да, да, согласен на все!
Тогда сводный отряд ангелов или демонов слаженно принялся за работу по освобождению Семена.
Данила
В разных частях Москвы с разными людьми в этот день происходили странные события; однако удивительные вещи случились не только в Москве – в одной южной, экзотической стране сегодня тоже произошло нечто необычное.
Этим утром тридцатилетний Данила Сумароков пребывал не в лучшем настроении, поскольку первое, что он увидел, проснувшись, был женский труп. Увидев незнакомую мертвую девушку, лежавшую с ним в постели, – рассыпанные по подушке черные волосы, лицо, искаженное гримасой боли, застывший взгляд, вывернутые руки, – Данила скатился с кровати и, захрипев от ужаса и отчаяния, попытался вспомнить, что же произошло с ним сегодняшней ночью.
События вчерашнего вечера в памяти Данилы мелькали хаотичными вспышками: вот он в ночном клубе знакомится с разбитной молоденькой мулаткой, вот они пьют, танцуют, опять пьют, потом курят траву, им весело – впереди целая ночь веселья, выпивки, секса; вот он предлагает подружке поехать к нему, а дальше – провал, вспышки воспоминаний гаснут. Полная тьма. «Ничего не помню», – застонал Данила. Съежившись, он сидел на корточках в углу комнаты, боясь посмотреть туда, где лежала мертвая девушка. Зато именно с этой точки он и увидел пару валявшихся под кроватью пакетиков с рассыпавшимся белым порошком. Что это за порошок, Данила понял сразу, непонятно ему было другое – как наркотики попали в его квартиру? Их принесла сюда девушка или здесь, кроме них, был кто-то еще? Вопросы, вопросы, и ни одного ответа…
