Данила буквально тащил Аю на себе и всю дорогу до ее дома болтал какую-то ерунду. Услышав от него, что в пьяном состоянии она, пожалуй, даже похожа на человека – нормального человека с пороками и недостатками, а не на усовершенствованного робота, Ая простонала:
– Заткнись!
…Данила помог Ае открыть квартиру, снял с нее сапоги и пальто, завел ее в гостиную и уложил на диван. Оглядевшись, он присвистнул:
– Шикарно живете, гражданка!
Ая промолчала – ее мутило, а в голове по-прежнему взрывались фейерверки. На всякий случай, чтобы не обидеть женщину, Данила спросил, не хочет ли она предаться разврату.
Ая коротко сказала:
– Отвали.
Данила кивнул:
– Понял.
И ушел. Ая провалилась в сон, похожий на обморок.
Проснувшись утром и с трудом преодолевая головную боль, вспомнив свои вчерашние похождения, Ая ужаснулась: хороша же она была, да еще продемонстрировала слабость в присутствии постороннего человека! А, между прочим, как показывал ее опыт, стоит нам только показать кому-то свою слабость, как этим тут же воспользуются.
Так и случилось. В этот же день к ней в кабинет приперся радостный – улыбка до горизонта – Сумароков, очевидно решивший, что вчерашний вечер дает ему право на любую фамильярность. Данила подмигнул ей и спросил, как она себя чувствует «после вчерашнего».
Ая внутренне застонала: какой у него громкий и развязный тон (слова входили в распухшую от боли голову, словно раскаленные гвозди)! И быстро, на то она и Ая Кайгородская, поставила его на место:
– Когда входите ко мне в кабинет, господин Сумароков, пожалуйста, стучите! У вас есть что-то по работе? Обсуждать другие темы у меня нет ни времени, ни желания.
Лицо Данилы вытянулось – такого он, признаться, не ожидал! Кайгородская снова превратилась в робота и ни за что ни про что вылила ему за шкирку ушат ледяной воды. Вот спасибо!
– Я вообще-то по личному вопросу, – выдавил Данила.
– Данила, давай определимся раз и навсегда, – угрюмо сказала Ая, – я благодарна тебе за прошлый вечер, ты, без преувеличения, вчера меня спас. Но продолжения в том же духе не будет. Мы – коллеги и не выходим за рамки служебных отношений. Не катаемся на байках, не надираемся вместе в клубах и держимся друг от друга на безопасном расстоянии, это понятно?
С минуту Данила удивленно смотрел на Аю, потом усмехнулся:
– Понятно. Вот теперь все действительно понятно. А я думал, что вчера ты была настоящая!
Он развернулся и вышел из ее кабинета.
– Привет сиреневой шубе! – вдогонку бросила Ая.
* * *
На душе у Аи скребли черные кошки – к обычным тридцати трем теперь добавилась еще одна. Ая сознавала, что вчера была слишком резка с Егором; он, конечно, поступил непозволительно, но, в конце концов, если принять во внимание, что он хотел ей помочь…
Она уже было подумывала зайти в соседний кабинет, где сидел Егор, чтобы объявить перемирие, но Егор пришел сам. Нерешительно остановившись на пороге, он робко спросил:
– Можно войти?
Ая кивнула:
– Можно. Давай так: о том, что делать можно, а чего нельзя – мы поговорим. Заключим, так сказать, дружеское соглашение.
Егор вздохнул:
– Ладно, согласен мириться на твоих условиях. Кстати, я звонил тебе вчера целый вечер, хотел извиниться. Ты не отвечала на звонки. Потом я пошел к тебе домой, но охранник меня не пустил – сказал, что тебя нет дома.
– Ну да, меня действительно не было.
С деланым безразличием Егор поинтересовался, где же она была. Услышав про Сумарокова, Егор раскрыл рот:
– Ты провела вечер с этим придурком?!
Ая усмехнулась:
– А он, может статься, не такой и придурок! И, может, Четверг не зря взял его на роль директора. Есть же в иных крупных компаниях должность «штатного дурачка» – неформального, не вписывающегося ни в какие установленные рамки раздолбая, оболтуса, кто все делает не по правилам, и вообще непонятно чем в компании занимается, но который потом вдруг легко, играючи берет и выдает изящное, нестандартное решение и приносит компании кучу денег или спасает безнадежный проект. Возможно, и наш оболтус не так прост, как кажется? А потом в Сумарокове, стоит признать, есть какое-то обаяние. Даже в его бесшабашности есть что-то очень симпатичное, человеческое.
Егор неодобрительно хмыкнул, явно не соглашаясь с Аей. Она махнула рукой:
– Ладно, давай о работе.
Егор рассказал, что только что на связь выходил Иван – они добрались в порт назначения и завтра уходят в море.
– Ну, с богом, – прошептала Ая. – Как себя чувствует Агата?
– Пока держится.
– Это хорошо. Ей надо быть сильной, она в самом начале пути…
Рабочий день закончился. Егор с Аей вышли из офиса в синий московский вечер. Егор предложил заглянуть в кофейню – выпить кофе, поговорить.
…В окно кофейни было видно, что на улице пошел робкий московский снежок, белый, как вспененное молоко в чашке с «flat white», стоящей перед Аей.
– Хотел извиниться перед тобой за вчерашнее, – неловко начал Егор, – я, конечно, не имею права вторгаться в твою частную жизнь…
Ая хмуро прищурилась:
– Да, не имеешь. Поэтому давай договоримся раз и навсегда: ты не пытаешься узнать обо мне что-то за моей спиной. Все, что я сочту нужным, я расскажу тебе сама. И если мне понадобится твоя помощь, я ее приму. Но инициативу проявлять не надо.
– Хорошо, я понимаю, – пробормотал Егор, – но, видишь ли, я возомнил себя твоим другом и хотел…
– Я знаю, что ты хотел мне помочь, – усмехнулась Ая. – Но мне вряд ли можно помочь.
– Возможно, если ты расскажешь мне про свое прошлое, тебе станет легче? Про ту ночь и… ее смерть?
– В ту ночь случилось две смерти, – удивительно спокойным тоном сказала Ая и отвернулась к окну.
…Дина Кайгородская родилась в московской интеллигентной семье: дед – профессор истории, отец – филолог, преподаватель университета, мать – музыкант. Детство Дины, как она сама говорила, было безоблачным, правда, закончилось рано. Проблемы в их некогда благополучной семье начались после того, как отца Дины – Виктора Кайгородского, не то чтобы считавшего себя диссидентом, но порой позволявшего себе свободные высказывания, в том числе в студенческой среде, уволили из университета и завели на него уголовное дело по политической статье. Реального срока, впрочем, ему не дали, но отправили на принудительное лечение в психбольницу. В психушке Виктора так неудачно, или, напротив, с точки зрения властей, удачно, пролечили, что он действительно вышел оттуда человеком с искаженной психикой.
Мать Дины – красавица, талантливая пианистка, развелась с Виктором, вышла замуж во второй раз и уехала с новым избранником за границу (памятуя судьбу первого мужа, ничего хорошего от родины она не ожидала). Двенадцатилетняя Дина ехать с матерью наотрез отказалась и осталась жить в Москве вместе с отцом.
