Я послушно обернулся и увидел небольшой кустик, покрытый крупными, с кулак, пушистыми фиолетовыми шариками.
— Это дырокол. По крайней мере, мы его так называем. Когда он отцветает, эти шарики падают на землю, а под пухом спрятаны шипы, по два сантиметра каждый. Если такая штука воткнется тебе в ногу, несколько дней ступить на нее не сможешь. Или вон, видишь тех желтеньких, что летают туда-сюда?
Я словно вернулся в Черный район и слушал лекции Пинь, которые больше напоминали страшилки для детей.
— Это земляные пчелы. В целом, безобидные создания, строят свои дома, как понимаешь, под землей. И если твой лупоглаз пройдет рядом с их гнездом, а им покажется, что ты собираешься разрушить его, то на тебя мгновенно набросятся сотни пчелок и зажалят до смерти.
— Но в такой траве не разглядеть ни змей, ни пчел!
— Именно. Поэтому равнины похожи на игру в кости: никогда не знаешь, что тебе выпадет. Лес — это проверка на мастерство. Равнины — проверка на удачу. Один караван пройдет весь путь благополучно, не потеряв ни единого человека, а другой оставит в траве половину опытных воинов. Хуже всего, что мы далеко от основной дороги, там-то уже все окрестности протоптаны и проверены. Меньше риска. А мы сейчас идем по малоизвестной части, и неизвестно, на что мы можем нарваться.
Мне и до рассказа Летящего было неуютно на открытом пространстве. После узеньких улиц города и густого частокола деревьев в лесу здесь меня охватывало ощущение уязвимости и беспомощности. Бесконечно высокое небо, откуда могут налететь хищные птицы, бесконечно широкие просторы равнины, где караван просматривается со всех сторон, так еще и в земле таятся неведомые опасности. Лес, несмотря на все, что там было, казался сейчас довольно уютным местом.
Цепочка из двенадцати повозок растянулась на большое расстояние. В лесу огромный фургон замыкал процессию, на равнине же его поставили в начало каравана, массивные флегматичные яки медленно шли, невзирая на отсутствие дороги и высокую траву, а после них оставалась широкая вытоптанная полоса, по которой вилорогам было легче продвигаться. А перед яками ехали два охранника с копьями и постоянно прощупывали впереди почву.
Мои размышления были прерваны криком со стороны каравана:
— Сбор!
Мечник посуровел, сделал знак следовать за ним и вернулся к каравану, как и прочие охранники. Я посмотрел по сторонам, но не увидел никакой опасности. Постояв рядом с повозками несколько минут, мы вернулись на прежнее место, вот только Летящий больше не улыбался.
— Что случилось?
— У Танцора лупоглаз угодил в зубастую яму.
— Что? — мне показалось, что я неправильно расслышал его слова.
— Есть такая пакость здесь. Никто не знает, как она выглядит и что из себя представляет, потому что она зарывается целиком в землю и лишь пасть держит открытой. Стоит туда попасть чему-то живому, как она захлопывается и пожирает это.
— Но лупоглаз… он же огромный! Если эта яма такая широкая, что может съесть лупоглаза, то как ее можно было не заметить?
— Не такая уж она и большая. Танцор, как обычно, начал пируэты выписывать, — Летящий угрюмо сплюнул, — вот его лупоглаз лапой и попал в зубастую яму. А дальше она захлопывается, и все, уже не вытащить.
— Но лекарь…
— Лекарь не умеет выращивать конечности, — рявкнул Летящий. — И лупоглазы плохо поддаются магии. Их магией убить сложно, а вылечить и подавно.
— И что теперь будет?
— Добряк перережет ему глотку. Так что зря ты дал своему лупоглазу имя.
Больше Летящий не сказал ни слова вплоть до вечернего привала.
Сразу после незамысловатого ужина я отправился на тренировку к Шраму, но тот отмахнулся от меня:
— Иди сам позанимайся, как я тебе показывал.
Он выглядел еще хуже, чем утром. Глаза запали, черты лица обострились, дыхание было неровным и быстрым, и он упорно избегал моего взгляда.
— Учитель, я не…
— Иди, тебе говорят, — грубо оборвал учитель. Я поклонился и ушел, не понимая, почему Шрам до сих пор продолжает злиться, ведь даже Добряк после единственного выговора больше ни разу не поднимал эту тему.
Но стоило мне только взяться за палку-копье и сделать первый выпад, как из-за повозок вынырнул Байсо:
— Шен, пойдем, тебя зовет мой учитель.
Я отставил копье в сторону, обрадовавшись предлогу отложить тренировку, ведь без Шрама все мои потуги становились бессмысленными:
— Байсо, скажи, тебя Джин Фу наказал за то, что мы ушли ночью в лес?
— Нет, — пожал плечами мальчишка. — Сказал лишь, чтоб я не создавал ему проблем, и все. А что?
— Добряк вместо меня наказал Шрама, и учитель теперь не хочет со мной разговаривать.
— А ты поговорить с ним не пробовал?
— Пробовал, но…
— Понятно, — вздохнул Байсо. — Ты ему что-то пискнул, он тебя послал, и ты ушел. Так?
— Да, — согласился я, — но ведь он учитель, и я должен его слушаться.
— Слушай, учитель будет злиться, если я быстро тебя не приведу. Давай сначала сходим к Джин Фу, а потом я поговорю со Шрамом.
Я впервые оказался внутри фургона не из-за ранения, внутри обстановка напоминала небольшую комнату в зажиточном доме: мягкие красочные ковры, несколько кроватей, отгороженных занавесями от остального пространства, низенький стол с посудой, светильники на стенах, только вместо шкафов стояли сундуки, покрытые шкурами. Джин Фу сидел на подушке за столом и внимательно разглядывал какие-то бумаги, чуть позади него на коленях сидела Юэ Сюэ. Она смотрела на пол перед собой и не подняла головы, даже когда мы поприветствовали торговца.
— А, Юсо Шен, добрый вечер, — приятно улыбнулся Джин Фу и жестом пригласил сесть рядом с ним. — Ты же у нас эксперт по массивам. Посмотри на эти записи и скажи, есть тут что-то полезное.
Я аккуратно сел на подушку, взял потрепанный свиток и развернул его. С первого же взгляда я понял, что это реликвия из деревни, записи, оставшиеся от могучего предка-основателя. Весь свиток был беспорядочно изрисован и исписан, словно у его автора больше не было бумаги, и он постарался вместить все свои знания в этот небольшой кусок. Например, в центре была изображена очень сложная печать с тысячью мелких деталей, а поверх нее шли заметки с черточками, стрелочками и непонятными закорючками. Сверху же была нарисована схема всех каскадов, охватывающих деревню, даже сама деревня была помечена квадратиком с соответствующим иероглифом, также я увидел там местоположение поляны, где проходило жертвоприношение.
— Ну как, ты понимаешь, что тут нарисовано? — Джин Фу негромко стукнул чашкой о стол, Юэ Сюэ приподнялась, взяла кружку, наполнила ее ароматным травяным чаем, а затем вернулась в первоначальное положение. И ни единого слова.
