Почему я не просыпаюсь?
Паника набрасывается внезапно: как убийца — со спины, бесшумно вонзая между лопаток отравленную иглу. Меня парализует до состояния остановки сердца. На несколько мгновений, за которые я успеваю представить себя не здесь, в окружении незнакомых людей, а пристегнутой к кушетке в палате с мягкими белыми стенами.
Самое страшное — не знать, где правда, а где бред. Не понимать, схожу ли я с ума или уже безумна?
— Мне… тяжело… дышать… — всхлипываю я, глотая воздух рыбьим движением рта.
Кровать подо мной прогибается, ноздри обдает знакомым простым запахом лосьона после бритья. Я знаю, что это Кирилл и с облегчением протягиваю руки, помогая принцу вытащить меня из Башни страха.
Но когда мы касаемся друг друга, меня разбивает судорога. Такая сильная, что я скатываюсь в клубок и упираюсь лбом в собственные дрожащие колени. Словно я действительно не совсем я, а управляемое механическое тело, которое пилотирует другой человек, знающий что-то тайное и скрытое, почему мне нельзя притрагиваться к моему Принцу.
По сравнению с этим приступом убийственная головная боль минуту назад кажется просто саднящей занозой.
— Ублюдок, что ты с ней сделал?! — снова вскипает мужчина. — Я забираю ее домой, подальше от тебя!
— Только посмей, Морозов, и я размажу тебя и все твое семейство костной пылью по могильной плите, — низким рыком предупреждает Кирилл.
Он такой… странно живой.
Голос играет красками и полутонами, хоть в нем нет такой откровенной экспрессии, как у его собеседника. Моего отца. Говорить так о живом человеке так же противоестественно, как и совершать эти странные перемещения в пространстве.
— Ты посмотри на нее! — не собирается сбавлять тон мужчина. — На ней места живого нет!
— Она упала с лестницы, — еще ниже, почти шепотом, огрызается Кирилл. — Я не знаю, почему и не знаю как.
Я машинально поднимаю руку, безошибочно угадывая то самое место на затылке, где мои пальцы утопают в липком пятне, и это прикосновение тут же отдает новым приступом боли.
— Думаешь, после всего, что вскрылось, я поверю, что она совершенно случайно кубарем скатилась с лестницы?!
— Мне плевать, что ты думаешь, Морозов. Но прямо сейчас ты уберешься из моего дома к хуям собачьим или тебя выведет охрана.
Это какой-то кошмар.
Я хочу проснуться.
Кем бы или чем бы ты ни было существо, создающее мои сны, пожалуйста, прости меня и верни обратно. Я обещаю повзрослеть, снять со стен все портреты и больше никогда не грезить о том, чего не может быть в реальности. Только, пожалуйста, верни меня в мою нормальную серую жизнь. У меня не хватает сил держаться на плаву в этом хаосе.
— Просто выйдите оба вон! — рявкает женщина, и я, наконец, могу различить ее лицо.
Словно самые верхние и самые резкие интонации ее голоса включили в моей голове внутренний свет и усилили резкость. Ее лицо мне незнакомо: лет пятидесяти, с модной стрижкой и модной дымной покраской. Одета дорого, с шиком. И камень на шее так сверкает, что хочется прищуриться, чтобы не потерять с таким трудом отвоеванное зрение.
На заднем фоне слышен стук в дверь, глухое «да» Кирилла, щелчок ручки и неразборчивый шепот.
— Приехал врач, — бросает Кирилл.
Снова шаги, снова шелест открытой двери и доброжелательное приветствие мужчине в свитере и брюках — он извиняется за внешний вид, сетуя, что его забрали с начала второго тайма — быстро выпроваживает моего «отца» и Кирилла, и женщина уступает место рядом со мной.
— Кто вы? — шепотом спрашиваю ее, пока доктор помогает мне сесть и осматривает рану на голове. — Я… ничего не помню.
— При таком кошмаре, — говорит доктор, — удивительно, что вы вообще разговариваете, Катерина. В любом случае, ее нужно отвезти в наш медцентр и провести все исследования.
— Этот ненормальный бульдог вцепился в нее, как клещ, — убавив доброжелательность на минимум, фыркает женщина. — Попробуйте, может, вам это удастся.
— Кто вы?! — нервно и с криком повторяю свой вопрос.
— Жена твоего отца, — нехотя, словно я вынуждаю выставить больной мозоль, пояснят она. — Твоя мачеха.
Глава тринадцатая:
Кирилл
Пока Морозов вытаптывает ковер перед дверью, я выхожу в коридор.
Прямо к подножию лестницы, где полчаса назад столкнулся с… сам не знаю чем.
Я был в отъезде всего три дня, а когда вернулся, то первым делом пошел к Кате. В это время она обычно всегда возится в нашей библиотеке: переставляет книги так, чтобы корешки гармонировали по цветам, украшает полки тематическими фигурками и статуэтками. А иногда просто читает, завернувшись в плед, как маленькая старушка. За год я настолько привык к ее привычкам, что не сразу сообразил, почему никто не спешит мне навстречу.
Мы крепко повздорили перед моим отъездом и три дня хранили взаимное молчание на всех фронтах. Я не привез ей слова прощения и не ждал их в ответ, но, чтобы она не нашла для меня даже простого «привет»?
За год нашего брака такого не было никогда.
Никто не среагировал на мой окрик, нигде не шелохнулась страница.
Кати здесь не было.
Но она врезалась в меня на всем ходу, когда я вышел, чтобы отыскать ее и, наконец, поговорить.
Влетела, словно шаровая молния, не сразу сообразив, что чуть не опрокинула своего далеко не хлипкого мужа. Вскинула голову и посмотрела так…
Я до боли в костяшках сжимаю и разжимаю кулаки, пытаясь успокоиться. Запускаю монотонный маятник, пока ритм немного не приводит меня в чувство. Мне нельзя вываливаться из этого мира, нельзя пропадать в темном лабиринте своих маленьких ритуалов, без которых учусь теперь жить. Не так, чтобы успешно.
Я хотел просто дотронуться до нее, задержать, спросить, что произошло. Это ведь была ее идея: больше никаких игр в «угадайку», она все будет рассказывать, пояснять, почему плачет или смеется. Мы скрепили наши правила, установили рамки и ограничения, и только тогда я понял, что она не тащит меня на свое поле, а играет по моим правилам, не нарушая жизненно необходимую мне гармонию хотя бы в собственном доме.
Она даже время в библиотеке проводила строго в отведенные часы. Чтобы я не трясся, как полоумный, не находя ее там.
Как она упала?
Я не помню. Перед глазами пятно, словно этот кадр вырезан из пленки и коряво склеен даже не стык в стык.
Катя просто оттолкнула меня и побежала вниз.
Споткнулась, остановилась, оглянулась.
И снова вниз, чтобы опять споткнуться, но на этот раз не так удачно.
Я иду вниз, считаю ступени, потому что так взвинчен, что без толку уговаривать себя не возвращаться к старой привычке все подсчитывать и упорядочивать, когда начинаю терять над собой контроль.
