— Отвези меня к мужу, — прошу я, стараясь больше не смотреть в его сторону.
Мы едем молча.
Я трусливо копаюсь в тех воспоминаниях, которые всплыли на моей идеальной жизни несмываемым нефтяным пятном. И теперь всех прекрасных белых лебедей придется пустить под нож, потому что их уже не спасти.
Это не могла быть я.
Невозможно, чтобы человек вдруг узнал о себе сразу столько грязи. Чтобы посмотрел в зеркало и увидел там совершенно другое отражение. Я никогда не была охотницей за деньгами, я бы никогда даже не подумала о том, чтобы лечь под старика ради красивой жизни. Даже сейчас меня трясет от одной мысли, что ко мне мог прикасаться кто-то, кроме Кирилла.
Но ведь это были мои воспоминания. Можно было бы списать все на попытку Морозова еще раз заморочить мне голову, но он не может контролировать мою память.
— Я помню, что ты прислал за мной Малахова. Но он же всегда работал на Ростовых.
Морозов тяжело вздыхает, косится в сторону собственного водителя, но у того на бритом затылке написано, что он ничего не услышит, даже если мы с его боссом будем разговорить друг с другом через громкоговорители.
— Малахов никогда не работал на Ростовых, Катя. Потому что он всегда работал на меня.
— Шпионил?
— Помогал контролировать ситуацию.
— Это тоже самое!
Морозов морщится, потому что в замкнутом пространстве мой голос звучит высоко и противно.
Но что это меняет?
Даже если я сорву себе горло, картинки в голове никуда не денутся.
Я тоже была одной из тех пешек, которые должны были помогать Морозову «контролировать ситуацию». До того, как что-то пошло не так.
За окнами автомобиля город, в котором я провела всю жизнь, странно, медленно и меланхолично начинает менять облик. Как будто кто-то очень ленивый решил, наконец, навести порядок, снять маски и, наконец, выбросить новогоднюю елку в декабре. Когда к ней уже привык и без нее уже вроде что-то не так.
Те же здания, тот же торговый центр, в который я когда-то ходила, как в музей.
Или не я? Какая из «нас» ходила сюда, чтобы посмотреть на яркие богатые витрины и просто помечтать о чем-то хорошем, чтобы просто разозлиться, забыть об усталости и с новыми силами броситься на поиски подработки?
Я думала, что самое ужасное — не помнить тот год, который был наполнен чем-то новым и приятным. Была уверена, что это равновесие судьбы — она подарила мне мужчину моей мечты, красивую жизнь и покой, в котором не было ужасного шепота за спиной, но такие подарки не делают просто так. И я заплатила за свой полную стоимость.
Теперь я знаю, что может быть еще хуже.
Не знать, кто ты на самом деле: наивная влюбленная искренняя дурочка или расчетливая корыстная сука.
Можно попросить Морозова рассказать, что было дальше.
Но я все равно не смогу ему поверить.
Единственное, что сможет переубедить меня в том, что правда моей жизни совсем не такая милая и пушистая, как я думала еще час назад — моя собственная память.
— Катя, тебе нельзя туда возвращаться, — вдруг говорит Морозов. — Ты не знаешь Кирилла и на что он действительно способен. Он весь в своего отца, хоть и ненавидел его всю жизнь. Ты даже не представляешь, на что он бывает способен, если кто-то становится у него на пути. Он полный псих, бессердечная тварь.
Горький смешок вырывается сам собой.
— Себя я тоже уже не знаю. Может быть, подскажешь, где можно спрятаться от той поганой твари, которая теперь живет в моей голове и пытается доказать, что мы с ней — одно целое?
— Ты просто хотела выжить, — защищает меня от меня Морозов.
И на этот раз я смеюсь от всей души. До боли в горле и слез из глаз.
Я ненавижу эту проклятую жизнь, потому что теперь знаю: в ней не бывает оживших сказок для одной глупой мечтательницы.
В одном Морозов прав — мне нельзя домой. Но совсем не потому, что я боюсь Кирилла. Я никогда не поверю, что мой любимый муж, каким бы необычным и странным он ни был, может причинить мне вред.
Просто я не заслуживаю эту жизнь и этого человека.
Лучший способ исправить хоть что-то, чтобы обрести покой в душе и мир с собственной совестью — отказаться от моей фальшивой сказки.
Я почти не вижу букв, когда достаю телефон и пишу своему Прекрасному принцу: «Я от тебя ухожу, прости».
— Отвези меня в гостиницу, — говорю, не глядя на Морозова. — Мне безразлично в какую.
Глава пятьдесят первая:
Кирилл
Раньше я никогда не замечал, какими бесконечно длинными могут становится дни, когда чего-то ждешь изо всех сил. Минуты превращаются в часы, дни — в месяцы.
Один, второй, третий.
Утром я проснулся с четким ощущением, что уже наступила весна, и долго не мог понять, почему за окном жуткая метель. Даже вышел на улицу, чтобы убедиться, что это не розыгрыш и не очередной «сбой программы» в моей испорченной голове. Снега оказалось действительно много. Так много, что работникам пришлось выкатывать уборочную технику.
Я сказал этого не делать.
Или проорал?
Или я просто стоял и не произнес ни звука, а все разошлись по своим делам просто так, решив, что снег в декабре — это не повод бояться сугробов?
Когда я перестал принимать свои таблетки?
Кажется, сразу после Катиного сообщения. Я буду помнить его до самой смерти, даже если тоже грохнусь с лестницы и забуду все, даже собственное имя. Пару раз меня посещали такие мысли: послать все в жопу, свалиться с лестницы и посмотреть, что будет. Не пошел дальше мыслей только потому, что с завещанием остались последние штрихи, а было бы очень жестоко подохнуть и оставить жену и ребенка без средств к существованию.
Тем более после того, как Лиза вдруг пошла на попятную.
Я не стал копаться в дерьме, которым набита голова моей сестры, выискивать ее очередные скрытые мотивы или детские обиды.
Я вообще всегда умел прощать. Потому что редко на самом деле по-настоящему злился. Эмоции — та самая роскошь, которую даже я, Ростов, не могу себе позволить, хоть ради того, чтобы чувствовать то, что чувствуют нормальные люди, я отдал бы все.
Мне на глаза попадает одна из уборщиц, которая с дикими криками вылетает из подсобного помещения. Охрана тут же срывается к ней, она что-то вопит и тычет пальцем в сторону открытой двери, из которой медленно волочиться что-то мелкое и грязное. Даже мне интересно, что это за ужасная чупакабра, способная довести до истерики существо, раз в сто больше себя самой.
— Кирилл Владимирович, вы бы лучше не подходили пока не разберемся, что за тварь, — мне наперерез выходит охранник, но я обхожу его, как будто наяву играю в дурацкую старую игру с машинками. — Кирилл Владимирович…
